Алексей
Иванов

«Блуда», роман про здесь и сейчас, несомненно, самое демократичное из всех ивановских произведений, включая даже «Географа», который теоретически мог отпугнуть кого-то школьной спецификой. Это особенно очевидно на фоне исторических романов, которые – пусть не целиком, но по крайней мере первые страниц тридцать – Иванов имеет обыкновение обносить электроизгородью с током достаточной мощности, чтобы предельно недвусмысленно просигналить случайному читателю: было бы лучше, если бы тот предался какому-нибудь менее обременительному занятию. Вход в мир «Блуды» – трудно не оценить этот контраст – выстелен красной ковровой дорожкой, в конце которой переминается в ожидании гостей радушный автор с плошкой икры, рюмкой водки и сувенирным рушником «Добро пожаловать в Ковязин».

Провинциальный Ковязин напоминает все провинциальные городки разом, он разнообразно районирован и плотно укомплектован типичными обитателями – чиновниками, бандитами, гаишниками, учителями, проститутками, гастарбайтерами и алкоголиками. 28-летний раздолбай с приапической фамилией Моржов числится методистом в муниципальном учреждении дополнительного образования (МУДО), где скорее флиртует с коллегами, чем по-настоящему работает. Вся эта бедная, но относительно приемлемая жизнь скоро закончится, если кружководы не наберут нужное количество сертификатов – а они не наберут, государство перестанет финансировать кружки, МУДО «оптимизируют», и краеведы, и так не богатые, вместе с пингпонгистами окажутся на улице. Однако пока что наступает лето, и педагогам, в том числе трем красивым «кобылам», которых Моржов собирается «запрячь», предлагается выехать в пионерлагерь. И вот в течение месяца Моржов лезет под юбки к женщинам, толкается плечами с мужчинами и одновременно правдами и неправдами пытается «начичить» – ну да, как Чичиков мертвые души – у других своих знакомых баб сертификаты на якобы посещающих кружки детей: сделать так, чтобы это лето не оказалось для всех них последним.

Не особенно рискуя быть обвиненным в подтасовке фактов, можно сказать, что, в сущности, весь роман состоит из чередующихся друг с другом эротических и фарсовых сцен, причем практически все они – особенно собственно эротические – без натяжки квалифицируются в диапазоне между «хорошо» и «браво»; Иванов – замечательный драматург вообще и комедиограф в частности; другими словами, если вы не улыбаетесь больше десяти минут, значит, либо вы подобрались слишком близко к финалу, неожиданному настолько, что он больше озадачивает, чем веселит, либо завязли в каком-то абзаце с аббревиатурами. Аббревиатуры – бич этого романа; мало того что обычно они омонимичны уже существующим – ДП (ПНН), ОБЖ, ОПГ, так еще Иванов расшифровывает их только раз, и в какой-то момент они неизбежно начинают путаться.

Концентрация злополучных аббревиатур в пределах одного абзаца – верный знак для читателя, что он продирается сквозь «серьезный» пласт романа: социальная критика. Да, у Иванова есть свои соображения не только о том, как окоротить хамящую в сауне шлюху, но и как устроено нынешнее общество, и он не собирается останавливаться на производстве «качественной беллетристики»: у него амбиции нормального русского писателя – ломить правду, такую, которую можно высказать только литературными средствами. Шокирует в этом романе, собственно, то, что, вознамерившись нарисовать сатирическую картину современной России во всех ее аспектах, от псевдопатерналистского государства до базирующегося на «пиксельном мышлении» гламура, Иванов вырулил не на зверства-Кремля-свирепства-цензуры, а уехал куда-то совсем не туда, куда все, – в сугубо частную, более того, сексуальную жизнь.

Этот Моржов с карманами, набитыми презервативами и виагрой, конечно, юбочник, прохиндей и олух, однако в то же время и фигура, которая легко проецируется на другие экраны. Обрисовав, прямо скажем, аморальный образ жизни Моржова и его окружения, Иванов привлек внимание к повсеместному распаду традиционных семей и подметил формирование нового типа ячейки общества – «фамильона». Придуманное в Перми слово наверняка войдет в русский язык, так что на нем следует остановиться поподробнее.

Фамильонщик – лидер этой семьи новой конфигурации – не просто нежится со своими бабами, но и печется, чтобы им было хорошо, и не только ниже пояса: чтоб они состояли в каком-никаком МУДО, чтоб не чувствовали себя униженными, не ложились под совсем уж подонков. Он окормляет членов своей семейной конфигурации, в том числе и духовно, корректируя их просчеты, связанные со свойственным им «пиксельным мышлением». Таким образом, «фамильон» – это не просто секс с отменой всех ограничений, но промискуитет + принятие на себя определенной ответственности, секс + некие «добровольные постфактумные платежи», как выразился бы философ А. Долгин. (Тоже в своем роде экономика символического обмена. Любопытно, что философ и писатель, в сущности, приходят к одной мысли: в мире, где экономический уклад не позволяет различать участников массовой оргии по их интеллектуальным и душевным качествам, единственный способ выбирать свое – поддерживать задним числом тех слабых участников рынка, которые вызывают личную симпатию.)

Далее, на основании сделанных именно в этой области человеческих отношений наблюдений, связав феномен фамильона с более общими социальными процессами, Иванов регистрирует свершившееся в самое последнее время изменение российского общества, новый доминирующий тип социального климата. И вот тут вместо «кровавого режима» он выносит гораздо более неожиданный вердикт: «дешевое порно» – «долбежка друг друга за небольшие деньги с небольшим удовольствием» – это и есть нынешняя «блуда», последняя версия общеизвестной, запечатленной поколениями сатириков, от Гоголя до Пелевина, подлости, свинцовой мерзости отечественной действительности.

Собственно, «блуда» – кровавый режим или дешевое порно, как угодно, – есть всегда, и можно тратить сколько угодно пороха на обличение ее космической нелепости, но Иванова больше интересует «мудо» – некая структура внутри этого неприятного хаоса, форма реакции социального материала на агрессию внешнего хаоса; способность людей перегруппировываться самым причудливым образом, противостоя внешним вызовам. Фамильон (со всей его комичностью и скандальностью) – один из типов «мудо» внутри «блуды»: способ естественной самоорганизации социального материала в критических условиях.

«Блуда» – вещь странная: демократичная – да, но было бы преждевременно говорить о том, что перед нами однозначно лучшая – в формальном отношении – вещь Иванова. «Блуда» производит впечатление романа не вполне герметичного – слишком много открытых дверей, слишком о многом читателю остается только догадываться без достаточных на то оснований. Многие композиционные рифмы могли бы быть точнее, многие второстепенные герои и сюжетные механизмы – в том числе история с сертификатами, которая кажется главным маховиком романа, – оказываются вспомогательными, отрабатываются и тут же выбрасываются без утилизации. Здесь очевидно отсутствует ожидаемый финальный эпизод типа «конклав», «немая сцена», где сошлись бы все герои.

Пожалуй, если рассматривать роман как попытку Большой Ревизии наличного состояния общества, как «Мертвые души» и «Двенадцать стульев», можно было бы упрекнуть автора в том, что несущая конструкция – герой ходит по женщинам, одновременно навещая районы города-мира, которые рифмуются по характеру, пейзажу и экономическому укладу с типами сексуальности женщин, – сработала не так, как у его предшественников.

Полноценной ревизии не получается потому, что Моржов, с этими своими ОБЖ и ОПГ, с расстегнутой ширинкой, в трусах с крокодильчиками – и внутренним стержнем правильности, как бы двусмысленно это ни звучало, – на порядок колоритнее всех прочих персонажей романной галереи; фигура ревизора заслоняет собой все остальное. Подлец приобретатель и великий комбинатор, при всей их яркости, были всего лишь плуты; и у Гоголя, и у Ильфа-Петрова герой был курсором, который автор наводил на тот или иной фрагмент реальности. Моржов же – слишком многомерный, слишком настоящий, слишком не курсор, чтобы провести хорошую ревизию; если как следует поразмыслить над его деятельностью, нельзя не заметить, что он еще и спаситель своих подопечных – фамильона, не сказать святого семейства.

Тяжело разглядеть у Моржова над головой нимб, но еще тяжелее избавиться от ощущения, что в сюжете присутствуют соответствующие параллели. Проститутка Аленушка как евангельская блудница; финал именно на колокольне, а не где-нибудь; высшая мера наказания, примененная к второстепенному мерзавцу, – и неожиданное помилование для мерзавцев, способных испытывать чувства; наконец, сами сертификаты напоминают не только о мошенничестве с мертвыми душами, но и о ловцах душ. Трудно выдать это за неопровержимую версию, но можно по крайней мере начать думать о том, что «Блуда» – эта пикантная комбинация порнографии и агиографии, пикарески и «Явления Христа народу» – нечто большее, чем роман с лучезарными рыночными перспективами, а именно – история про бога милосердия и плодородия, Христа-Приапа, спустившегося в непристойный мир дешевого порно, чтобы эвакуировать тех, кого можно. Разумеется, это странное предположение – однако почему бы не вообразить, что там, где главным развлечением является долбежка друг друга за небольшие деньги, мессия может и должен выглядеть как кощунственная пародия на мессию.

Сам Иванов в интервью вашему обозревателю призвал не искать в «Блуде» второго дна, и самое время прислушаться к его совету и вернуться к тому, что на поверхности.

Тантрические коллизии в исполнении компетентного беллетриста, умеющего использовать и контролировать как вульгарность, так и мелодраматизм и сентиментальность, с пикантными шутками, злободневными отсылками, уморительными гэгами, да еще с главным героем, балансирующим между царем небесным и олухом царя небесного, — даже самый осторожный пророк может позволить себе предсказать, что золотая осень «Media Sapiens – 2» и «Редких земель» на первых строчках рейтингов продаж беллетристики не продлится слишком долго. Все говорит о том, что на этот раз в планы Иванова входит беспрецедентное увеличение лояльной аудитории; и пусть за это придется заплатить сменой имиджа и из «краеведа» превратиться в «порнографа» – однако это хит, стопроцентный, беспроигрышный хит.