Алексей
Иванов

Очки-иллюминаторы и лошадиная улыбка делают провинциального художника Моржова похожим на безобидного идиота-ботаника, но на самом деле он алкаш и потаскун. Зарабатывает Моржов продажей своих живописных «пластин» в какие-то столичные и заграничные галереи, но жители родного уездного Ковязина знают его как методиста, который время от времени переставляет в МУДО – «Муниципальном учреждении дополнительного образования» – стенды с поделками учащихся. Досуг он с удовольствием заполняет взятием женских бастионов города Ковязина и философскими размышлениями, причем первое трудно отличить от второго, поскольку уездный казанова привык «думать бабами» – то есть в сексуальных терминах и используя отношения с женщинами в качестве метафоры всего на свете.

Тем временем со стороны муниципального чиновничества в лице обаятельного холуя Манжетова над МУДО нависла угроза «оптимизации», а проще говоря – расформирования. Вместо неконкурентных кружков краеведения, походничества и настольного тенниса Манжетов хочет организовать подростковый Антикризисный центр, не менее бесполезный, чем кружки, но зато более сладкий с точки зрения разворовывания бюджетных средств. Последняя надежда кружководов – летний детский лагерь в Троельге: туда, вроде как, собираются приехать американцы, а потому требуется спешно согнать в тамошние развалины побольше местных детей и заставить систему худо-бедно функционировать. Миссия заведомо невыполнимая, но провал грозит увольнением нескольких хороших педагогов. Моржов, однако, заинтересован не столько в сохранении МУДО, сколько, как всегда, в бабах. Ему хочется овладеть сразу тремя лакомыми телами: прелесть какой глупенькой практиканткой Соней, знойной и вульгарной красоткой Розой и еще анемичной и утонченной Миленой. Всех троих забросили в Троельгу присматривать за детьми, но за неимением оных могут отозвать обратно.

Интрига осложняется тем, что, пытаясь поиметь своих баб, Моржов на самом деле выясняет, «у кого ОПГ длиньше». ОПГ означает «Охват Поля Гибкости» – ключевые понятия своей философской системы Моржов любит аббревиатурить. То есть, выражаясь языком классики, Моржов хочет проверить, «тварь он дрожащая или право имеет»: Сонечку он в конечном итоге собирается подложить под своего друга и собутыльника Щёкина, трогательного и нелепого пропойцу-звездочета, Роза является невестой дэпээсника-сутенера, главного городского «оборотня в погонах», а Милена – вообще баба негодяя Манжетова, и именно ее тот собирается проставить во главе своего Антикризисного центра. Чтобы провернуть эту макиавеллевскую стратагему, Моржову нужно срочно «начичить» детских «мертвых душ» – то есть добыть специальные сертификаты, по количеству которых муниципалитет судит об эффективности педагогической деятельности МУДО. С этой целью ковязинский донжуан, чичиков и остап в одном лице, по очереди посещает всех своих подруг-училок – этот объезд и лежит в основе сюжета.

Читая «Блуду и МУДО», поражаешься: насколько в исторических романах Алексея Иванова все эпично и величественно, настолько же в «современных» – мелко и противно. И чем современнее, тем мельче и противнее. Если наиболее ранняя «Общага-на-Крови» была высокой трагедией, а «Географ глобус пропил» – светлой драмой, то «Блуда» – злая сатира, заставляющая вспомнить весь ассортимент злых сатир русской литературы, начиная от Гоголя и заканчивая Пелевиным. Иванов, безусловно, гений. Однако его мастерство психолога, драматурга и рассказчика, дивно яркий и пластичный язык, удивительный вкус и чувство меры даже в таких сложных темах, как мат и порнография, а также глубина аналитической мысли не спасают от чувства омерзения.  Ясно, что это претензии не к Иванову, а к жизни, которую он описывает. Разумеется, отвращение входило в планы автора, да и вообще подобный эффект подразумевается природой литературной художественности: действительность обязана возмущать, иначе вместо нее объектом насмешки и пародии рискует стать сама книга. Но чтобы шок и отвращение, адресованные действительности, не переносились автоматически на книгу, нужно подождать лет пятьдесят – для прозы уровня Алексея Иванова это не срок.