Алексей
Иванов

Как отмечает Г.Ф.Ковалев, «этнонимия глазами русских писателей и поэтов – это нечто не совпадающее с данными словарей и справочников. Здесь и непредвиденные номинации, и самое откровенное отношение к употреблению того или иного этнонима» [4, c. 3].

В справедливости этого высказывания можно убедиться на примере произведений пермского писателя Алексея Иванова, который, описывая исторические события Прикамья, нередко использует этнонимы.

Романы «Чердынь – княгиня гор» и «Золото бунта» концентрируют проблемы национальной ментальности. Специфика художественного пространства этих произведений обусловлена контаминацией различных «культурных пространств». В основе каждого культурного пространства лежит национально-специфичная картина мира.

В художественном тексте этнонимы играют различные роли. С одной стороны – служат средством объективации, выполняют функцию реально-исторической достоверности. С другой стороны – это средства метафоризации, выражения этической оценки.

Средством объективации служат не только сами этнические имена (вогулы, русские, татары, остяки и т.д.), но и названия деревень, фамилии героев, прозвища. Деревня Пермякова, пермские фамилии Зырянкин и Русаев, прозвища Еран (так в Прикамье называли бродячих остяков) и Нахрат (нахраты – одно из тюркских племен) – все эти отэтнонимные образования очерчивают этнокультурное пространство текста, наполняя его художественными ассоциациями автора: «Жаль, умер разбойник Пермяков, от чьего корня пошла деревня (д. Пермякова)» [2, с. 552]; «Никто сюда не ходит, кроме охотника Ерана» [2, с. 657]; «Кроме Колывана Осташа увидел и других сплавщиков, смутно знакомых по батиным встречам: Довмонта Талашманова по прозвищу Нахрат, что значило «упрямец, строптивец», Евсея Кудинова из Трёки…» [2, с. 480].

Как и в других типах дискурса, в художественном дискурсе мы можем наблюдать существование внутритекстовых и межтекстовых номинативных парадигм этнонимов, например, вогулы – вогуличи – вогульцы: «В городище чердынском шепчутся, что летом вогулы придут» [3, с. 91]; «Брешет, вогуличи налетели» [3, с. 62]; «Так ведь там, говорят, проклятое место. Вогульцы идолопоклонствовали» [2, с. 45].

С другой стороны, мы наблюдаем парадигмы, состоящие из автоэтнонимов и экзоэтнонимов. Если этноним русские употребляют сами русские, то пермяки (коми-пермяки) называют их «роччиз», а вогулы – «русами»: «Но пермяки разволновались и осенью съехались на совет в Янидор, куда пригласили и молодого князя русских» [3, с.72]; «Вас, роччиз, как друзей мы пустили жить на наших землях» [3, с. 72]; «Русы-новгородцы – древние наши враги, – сказал Асыка» [3, с.13].

Функцию реально-исторической достоверности выполняют и словосочетания, имеющие в своем составе этнические маркеры (вогульский нож, вогульские нарты, вогульская рубаха, вогульская морда): «Шакула с натугой резал книги по переплету большим вогульским ножом» [2, с. 388]; «Они были узкие, с широкими полозьями – почти вогульские нарты» [2, с. 386]; «Она была одета в меховую вогульскую рубаху, заправленную в штаны [2, с. 253]; «Зато Осташа нашел брошенную, дырявую вогульскую морду, заплел дыру стеблями травы и наловил уклеек» [2, с. 214].

Сравнение ельника с вогульскими собаками, деревни с татарским малахаем, солнца с вогульской тарелкой, героя с вогульским болванчиком, эха с голосом вогульской лесной нечисти, а души с раскольничьей иконой позволяют А.Иванову показать картину событий не только более ярко, но и более достоверно, ощутимо, весомо: «Мимо барки по берегу бежал ельник, точно стая остроухих вогульских собак» [2, с. 648]; «Каменным татарским малахаем лежала в лесах Юрта, а за ней – речка Кисели и неожиданно зеленый Веселый луг» [2, с. 580]; «Небо опасно нависло над горой, как перевернутый омут, на дне которого блекло отсвечивала серебряная вогульская тарелка солнца» [2, с. 197]; «Он расстелил холстину и, скрестив ноги, торчал на ней в головах у Федьки вогульским болванчиком» [2, с. 571]; «Здесь на крик человека нелюдским окликом отзывалось эхо – голос вогульской лесной нечисти» [2, с. 539]; «Он получил ее (душу) обратно чистую, как медная раскольничья икона, прошедшая сквозь огонь» [2, с. 505].

Выражая русскую языковую картину мира, А. Иванов использует этнические имена для этической оценки поступков героев. Традиционно при этом «учитывается соответствие или несоответствие поступка (а также мотива или поведения в целом), черт характера личности, общественного образа жизни определенным моральным нормам и требованиям» [1, с. 9].

Показательны высказывания А. Иванова, отражающие представления русских, связанные с носителями «чужих» культур: «Татары – они как кошки живучи» [2, с. 518]; «Простаков пермякам всегда хватало» [2, с. 553]; «Ты – парень из староверов, надежный, непьющий, как и я» [2, с. 216].

Яркой лингвистической репрезентацией национальных традиций, уклада, нравов являются наречия по-татарски, по-вогульски, по-кержачьи, по-раскольничьи и др.: «Осташа угрюмо уселся на лапник, по-татарски скрестил ноги, положил штуцер и протянул к огню ладони» [2, с. 415]; «Поселит ее в своей горнице и пригрозит, что коли та убежит, он найдет и убьет ее по-вогульски: обольет водой голую и прокатит на морозе по льду Чусовой от Кашки до Ёквы, чтобы река свитком скрутила с девки плоть от костей, как бересту» [2, с. 410]; «Не по-кержацки это: на чужих надеяться» [2, с. 308]; «Только легкий, почти незаметный отсвет огня обмахнул ее высокие скулы, закрытые тенью глухого платка, что туго обхватывал голову и по-раскольничьи был сцеплен на горле булавкой» [2, с. 223].

Многие этические и нравственные оценки отражаются через оппозиции. Так, традиции и мораль этно-конфессиональной группы русских кержаки противопоставляется укладу жизни русских: «После кондовых кержацких посадов стыд было смотреть на русскую нищету и голь» [2, с. 594].

Русский сокол бьется насмерть с татарским балабаном, но нет победителя в этой битве: «Роняя перья, татарский балабан рухнул в Чусовую… Русский сокол-сапсан покружил с победным кличем, сел на берег и окаменел» [2, с. 509].

Напротив, некоторые этнические имена стоят в одном ряду на шкале этической оценки: «Что остяки на Иртыше, что вогулы на Чусовой – все одно» [2, с. 359]; «Истяжельство – то же беспоповство, только с вогулами и для сплавного дела» [2, с. 240].

Таким образом, названия народов, функционирующие в текстах исторических романов Алексея Иванова, – не только средство объективации, но и яркое средство художественной выразительности. Этнические имена, проходя через художественное сознание автора, образуют такие концепты, как «этнос», «язык», «вера», отражают национальную картину мира.

 

Литература

 

Жданова В.И. Категория этической оценки // Актуальные проблемы современной филологии: Языкознание. Ч. 1. Киров, 2003. С. 7-13.

Иванов А. Золото бунта. М., 2005.

Иванов А. Чердынь – княгиня гор. Пермь, 2003.

Ковалев Г.Ф. Этнос и имя. Воронеж, 2003.