Алексей
Иванов

В мае 2012 года на театральном фестивале «Ново-Сибирский транзит» в Новосибирске с большим успехом прошел спектакль омского «Пятого театра» «Географ глобус пропил» [1]. Евгений Фоминцев, исполнитель главной роли (Виктора Служкина), получил премию за лучшую мужскую роль. Успешная постановка и по роману А. Иванова позволяет рассматривать это произведение пермского автора в сравнении с пьесой А.В. Вампилова «Утиная охота». Главное основание для сопоставления этих двух историй – это тип героя, «выпавшего из времени», который наследует традиции изображения в русской литературе так называемых лишних людей, Чацкого, Онегина, Печорина, Лаевского, многих героев Тургенева. Определение «лишний человек» содержит в себе концепт нереализованности, социальной несостоятельности героя. Как правило, это человек талантливый, наделенный способностями и магнетическим обаянием, который не может применить свои способности в какой-либо полезной деятельности. Вынужденное безделье заставляет героя предаваться удовольствиям, искать развлечений, невольно раня окружающих и даже разрушая их жизни. Такой герой наследует романтической традиции, возводящей героя-художника в ранг высшего существа, неспособного слиться с толпой бюргеров. Лишенный романтического ореола, лишний человек в советскую эпоху представляет собой нравственную проблему: невозможно однозначно ответить на вопрос, хороший это человек или плохой.  Когда-то Олег Даль играл Зилова и Лаевского, оказавшись лучшим для своего времени воплощением «плохого хорошего человека». В идущем ныне в МХТ спектакле «Утиная охота» роль Зилова исполняет К. Хабенский, и он же снялся в фильме «Географ глобус пропил» [2] в роли Виктора Служкина. Таким образом, творческая воля режиссеров театра и кино определила, что в нынешнем поколении актеров именно Константин Хабенский способен наилучшим образом воплотить «лишнего человека» и брежневской (Зилов), и постсоветской эпохи (Служкин).

Для нас особенно важен исторический контекст личной биографии героев, их возраст и, соответственно, социально-психологические условия формирования личности каждого из них. Рассмотрев разницу во времени, мы, как нам кажется, сумеем описать и объяснить различия в поведении героев при всем их «типологическом сходстве». Лучшая пьеса А. Вампилова может быть поставлена в один ряд с романом А. Иванова еще и потому, что «Географ…» уже стал одним из популярных произведений новейшей русской литературы:

 «Книжка А. Иванова в целом читается с удовольствием, то есть нравится. Она увлекает сюжетом, подгоняет интересом: что будет дальше? Она местами поэтична: конкретно, во второй и третьей частях, где автор дает яркие развернутые описания природы пермского края. Она, наконец, смешна: это касается непрерывных прибауток героя, заставляющих вспомнить стилистику ремарковских «Трех товарищей» или «Черного обелиска». В основе своей непритязательный, язык романа постоянно расцвечивается каламбурной речью главного героя, и заметно меняется в пейзажных фрагментах, выписанных с неподдельным чувством [3]». Положительные черты романа отмечены в далеко не комплиментарной статье И. В. Кузнецова «Мысли о пропитом глобусе». Этот текст, по словам автора статьи, литературоведа и преподавателя, появился как ответ на «наивный» вопрос учителей: «Хороший ли педагог герой романа А. Иванова "Географ глобус пропил"?». Однако прежде чем обсуждать более близкого к нам по возрасту Виктора Служкина, попытаемся понять, в чем состоит феномен Виктора Зилова и объяснить значение «Утиной охоты» для своего времени.

Начнем с описания предполагаемых обстоятельств жизни Виктора Зилова, которому около тридцати в момент окончания пьесы в 1968 г. Он родился приблизительно в 1938 году, так что является ровесником автора пьесы Александра Валентиновича Вампилова (1937 г. р.). По речи Виктора Зилова можно предположить, что он вырос в интеллигентной семье, некогда исповедовал определенные идеалы, в которых успел разочароваться к своим 30-ти годам. Главное разочарование Зилова, как и всего поколения его ровесников, – это оттепель, закончившаяся эпохой «развитого (разлитого) социализма», иначе называемого застоем. Послевоенный Советский Союз был полон надежд связанных с окончанием Великой Отечественной Войны, после которой, как тогда казалось, должно кончиться страшное время репрессий  и тотального Гулага. Эта общественная эйфория была пережита, например, Борисом Пастеранком и подробно описана в книге Д. Быкова о Пастернаке [4]. Послевоенные годы пришлись на подростковый период Виктора Зилова, когда юношам и девушкам особенно необходима вера в высокие цели и вечные ценности. К моменту смерти Сталина в 1953 году Виктору Зилову 15 лет. Мы не знаем, как отметили смерть кремлевского горца в семье Зиловых; возможно, открыли шампанское, как это было во многих интеллигентных семьях. За этим праздником освобождения последовали краткие годы оттепели [5] с весны 1953 г. по осень 1956 г., годы реставрации и 60-е, в которые Виктор Зилов получал высшее образование и начинал свой «трудовой путь». С большой вероятностью, Зилов окончил политехнический институт, где и получил диплом инженера. На выбор профессии Зиловым, скорее всего, повлияло настроение времени. Вера в безграничные возможности науки и техники, романтика открытий, колоссальные тиражи журналов «Наука и жизнь», «Техника молодежи», пропаганда преимуществ советского образования – все это сделало профессию инженера престижной. В спорах физиков и лириков на стороне физиков было множество инженеров. В момент запуска первого спутника земли в 1957 году Зилову исполнилось 19, а когда Гагарин полетел в космос в 1961, Зилов как раз окончил институт. Но ни космическая отрасль, ни другая серьезная научно-техническая карьера Зилова не ждала, он становится сотрудником Бюро технической информации [6], и за 7 лет, проведенных в бюро, Зилов окончательно потерял какой-либо интерес к своей профессии и превратился в циника и бездельника.   Атмосфера проектных контор в эпоху застоя действительно была разлагающей: отсутствие реального дела, формализм и бюрократическая волокита, составление бесконечных отчетов и приписки, – все это, как призма, преломляло и усиливало неэффективность плановой экономики при социализме. Во всей стране было так, но люди, работавшие в «реальном секторе» экономики (колхозники, рабочие, прорабы, врачи, учителя, ученые) все-таки не так остро чувствовали никчемность их социальной роли. Проектные конторы, полностью оторванные от производства и не приносящие никакой реальной пользы национальной экономике, развращали людей, доводя до полного разрушения личности. Пьянство на рабочем месте, процветавшего во всевозможных Гипрошахтах, Гипросвязях и прочих Государственных институтах проектирования чего-либо, – это был только симптом болезни всего общества. Сатирики того времени воссоздали картину служебного болота во всей полноте, поскольку разоблачения НИИ [7] были одной из разрешенных тем советской сатиры: вязание, кроссворды, пинг-понг, застолья по любому поводу: дни рождения, юбилеи, поминки, государственные праздники. Восприятие Зилова как персонажа эпохи застоя во многом объясняется сценической судьбой пьесы, которая была особенно популярна в брежневские времена. Зилов как литературный персонаж живет раньше, чем наступает собственно брежневский застой, однако предпосылки его формировались раньше, что и зафиксировано автором пьесы.

В этой ситуации Виктор Зилов, вероятно, изо всех сил пытается не поддаться скуке, любым способом развлекая и себя, и окружающих. Правда, остроумие Зилова достаточно сомнительно, а его отношение к другим людям как к удобным или неудобным вещам разрушает его самого. Вытравив в себе способность к сочувствию, Зилов теперь занят разрушением своей физической оболочки, что дается ему непросто: он мужчина здоровый, высокий, крепкого телосложения. Нет сомнений, что алкоголь рано или поздно разрушит здоровье Зилова, однако во время событий, описанных в пьесе он еще молод и очень привлекателен для женщин.  Женщин в Зилове привлекает не только его завидная внешность и обаяние, но и его небрежность и незаинтересованность в отношениях по известной формуле, «чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей».

Вероятнее всего, жена Зилова знала его другим. Поэтому его любовь к жене и есть настоящая привязанность. Она несет в себе память о прошлом, след прежнего Виктора Зилова, еще не отравленного бездельем и скукой, способного на нежность в словах и поступках. Тем более страшно, что монолог, обращенный к жене, слышит другая женщина, случайно появившаяся в его жизни. Именно в этот момент предательства Зилов понимает, наконец, что его спасение в его чувстве к жене, а не в романтике утиной охоты, как он себя убеждает.

Что такое для Зилова утиная охота? Это бегство. Бегство не только из привычного пространства, но и из времени. Утиная охота должна вернуть героя самому себе, именно этот магический смысл он вкладывает в это событие. Охота должна очистить, вылечить, превратить в другого человека, спасти. Зилов действительно верит в охоту как в обряд очищения, который сможет снова сделать его настоящим.

Мироощущение Зилова трагично, однако авторский взгляд достаточно беспощаден к герою пьесы, решая его образ трагикомически. Первая сцена вручения Зилову траурного венка отсылает к традициям народной смеховой культуры (анекдот, фарс), в которой широко распространен сюжет с мнимым покойником.

Интересно, что официальные лица советской системы не видели авторской дистанции по отношению к герою, воспринимая историю Зилова как опасную проповедь цинизма. Например, в 1976 г.  на  совещании  в  Союзе  писателей  по  поводу  современного состояния драматургии тогдашний начальник  Управления  театров  Министерства культуры СССР Г.А.  Иванов  так  отозвался  о  лучшей  пьесе  Вампилова:  «В Семипалатинске пьесу поставили  и  сняли.  Когда  нам  два  часа  показывают законченного подонка, когда он измывается садистически,  то  выдержать  это зритель отказывается, потому это произведение останется только  литературным произведением... И только» (из архива участницы совещания, тогда  заведующей литературной частью театра «Современник» Е.И. Котовой) [8]. Из этой цитаты видно, что товарищ Г.А. Иванов видит только издевательства Зилова над окружающими, но не видит, что Зилов так же «садистически» издевается над самим собой, разрушая все, что связывает его с другими людьми. Самоубийство Зилова происходит не в конце, он расправляется с собой на протяжении всей пьесы. Зилов не способен вести обывательское существование, а деятельная профессиональная жизнь для него невозможна по не зависящим от него причинам. Зилов не был «частным случаем», он был социально-психологическим портретом и диагнозом целого поколения. Неудивительно, что пьеса «Утиная охота» осталась в своем времени. Современному молодому читателю трудно понять и оправдать поведение Зилова, поскольку он не знает всех обстоятельств жизни в стоячем болоте брежневского правления, а о «застое», убившем Высоцкого и Даля, знает только понаслышке.

Примечательно, что именно смерть Л.И. Брежнева отправной точкой рассказа Виктора Служкин о своей школьной юности и о друзьях-одноклассниках, с которыми он по-прежнему тесно связан. Смерть Брежнева была переломным событием, ознаменовавшем окончание эпохи «развитого социализма». В литературном смысле Виктор Служкин становится преемником Виктора Зилова.

Алексей Викторович Иванов, автор романа «Географ глобус пропил», родился в 1969 году в семье инженеров-кораблестроителей. Это означает, что Виктор Служкин, будучи литературным двойником своего автора, мог бы быть сыном Виктора Зилова, который не застрелился в 1968 году. Популярность романа объясняется, вероятно, и тем, что Виктор Служкин стал литературным портретом и диагнозом поколения, родившегося около 1968 года, выросшего в эпоху застоя и похоронившего Брежнева в сознательном возрасте, учась в старших классах школы.

Что мы знаем об этих людях?   К моменту окончания  вузов выпускники 1969 г.р. оказались в ситуации развала системы, которая не нуждалась в прежнем количестве дипломированных специалистов. Большая часть из выпускников 1992 года потеряли профессию. Учителя, врачи, инженеры становились «челноками», мелкими торговцами, парикмахерами, швеями-надомницами. Особенно драматично сложилась судьба тех, кто готовил себя к научно-исследовательской работе. Те, кто должен был прийти в науку в 1990 годы, для науки были потеряны. Аспирантура, защита, научная карьера, все это потеряло актуальность – надо было выживать. Можно предположить, что Виктор Служкин как раз и принадлежит к тому потерянному для науки поколению 1990-х. Директор школы, куда приходит устраиваться давно и безнадежно безработный Виктор Служкин, задает вопрос: «И какой предмет вы можете вести?». Служкин отвечает: «Ботанику, зоологию, анатомию, общую биологию, органическую химию». Такая уверенность Служкина в своих профессиональных знаниях говорит о том, что он получил серьезное образование на биофаке Уральского госуниверситета. Понятно, что специалист-биолог не имел шансов найти работы по специальности:  экологического надзора еще не существовало в России, а исследования в области биологии требуют оборудования. Так или иначе, Служкин оказался «лишним человеком» в постсоветском социуме. В те времена работа школьного учителя была крайне не престижной для мужчины из-за мизерной зарплаты. Учителями в школе часто работали мужчины пенсионного возраста, уволенные в запас военнослужащие, инвалиды. Служкин оказался в положении маргинала [9]: получает копейки, живет с семьей в квартире родителей, пьет по каждому поводу и без. В самом начале романа жена «добивает» Служкина, отправив его на диван, фактически разорвав супружеские отношения. Отвергнутый обществом, униженный женой, Служкин приходит в школу как «учитель-самозванец», не знающий предмета, да и предмет его никому не нужен. Ирония судьбы (и автора романа) поручает Служкину преподавать экономическую географию в стране, экономика которой развалилась, а география из границ советской империи вернулась в границы России. С первых появлений «географа» в классе становится ясно, что своему предмету он никого, кроме записных отличниц, не научит. Однако ученики испытывают к Служкину симпатию. Единственный из учителей он ведет себя не по правилам «дисциплинарного пространства», а как живой человек. Служкин, несомненно, талантлив. Его присказки, поговорки, прибаутки обнаруживают его чуткость к языку, а экскурсы в школьное детство рисуют портрет мальчика, которого не любят девочки, но при этом сохраняет чувство собственного достоинства и чувство юмора. Для него официальный советский миф не представляет собой никакой проблемы. От одряхлевшей идеологии остался только фасад, и Витька понимает это своим детским чутьем: «Хмыкнув,  Витька  открыл  учебник  и  нашел нужную страницу.  Там  была фотография  «В.В. Маяковский  на  выставке «20  лет  работы»». Здоровенный Маяковский, улыбаясь  и  скрестив  руки  на  стыдном  месте, разговаривал  с пионерами на фоне плакатов, где были изображены разные  уродливые человечки. Взяв ручку,  Витька принялся  разрисовывать  фотографию: одел Маяковского в камзол  и треуголку, а пионеров в папахи, ватники  и пулеметные ленты. Внизу Витька подписал: «Встреча Наполеона с красными партизанами».

Острый на язык Служкин, конечно, прикрывает прибаутками свою беззащитность. Виктор Сергеич человек мягкий, склонный к компромиссам, выбравший для себя роль святого в миру: «Я для себя так определяю святость: это когда ты никому не являешься залогом счастья, и когда тебе никто не является залогом счастья, но чтобы ты любил людей и люди тебя любили тоже. Совершенная любовь, понимаешь?» Он то всех понимает и принимает, никого не осуждает, охотно оказывает всякого рода услуги. Но, действуя из лучших побуждений, он оказывается сводником, провоцирует собственную жену на измену с его лучшим другом, заводит платонический, но страстный роман со своей ученицей. Поступки Служкина тоже безнравственны, но они безнравственны иначе, чем поступки Зилова. Служкин, скорее, напоминает героя «Осеннего марафона» Андрея Бузыкина [10], созданного драматургическим гением А. М. Володина.

Служкин, как и Бузыкин, человек талантливый, но скромный. Стремясь «не стать ни для кого залогом счастья», Служкин все больше запутывается в отношениях с женщинами. В жизни Виктора Зилова есть жена Галина, надоевшая любовница Вера и новое увлечение – девушка Ирина. У Виктора Служкина в личной жизни сложилась более сложная конфигурация: сварливая жена Надя; Сашенька, в которую он много лет безнадежно влюблен; Веткина, по прозвищу Ветка, с которой он иногда спит, но в целом их связывают скорее товарищеские отношения; роковая красавица Кира Валерьевна, учительница с новой работы; и, наконец, школьная любовь Лена, ныне замученная домохозяйка, беременная третьим ребенком.  Ко всем этим женщинам Виктор Служкин относится тепло, старается им услужить [11] не делом, так словом:  «– Черта тут поймешь, Ветка. – Служкин закурил. – Вроде и люблю ее, а к ней  не  тянет.  Тянет к другой девице, училке из  моей школы, а  жить все равно хотел бы с Надей. И живу с Надей, а ближе тебя  нет никого...  Никакой точки опоры в жизни,  болтаюсь туда-сюда... Окиян окаян, где же остров Буян? Мечусь в заколдованном круге, а порвать его нечем».

В то же время Служкин мучительно влюбляется в девятиклассницу Машу, которая на беду отвечает ему взаимностью. Сплав по реке Ледяная то сближает, то отдаляет Машу и Служкина, но, в конце концов, Служкин принимает взрослое ответственное решение не ломать жизнь девочке, несмотря на терзающее его и днем, и ночью желание.

Водный поход для Служкина, так же как и охота для Зилова, является магическим актом, обрядом инициации и для него, и для его учеников. Охота Зилова не состоялась, водный поход Служкина с учениками принес ему освобождение от любовных терзаний, а для подростков стал незабываемым приключением, несмотря на серьезные опасности и тяжелые физические испытания. И в пьесе «Утиная охота», и в романе «Географ…» стремление героя на природу – это древний инстинкт освобождения, потребность присоединиться к хору бытия, который Честертон в эссе «Хор» называет «открытым окном в доме плача»: «У хора – даже космического – та же цель, что у хора греческого. Он связывает эту, вот эту историю с миром, с философской сутью вещей. Так, в старых балладах, особенно любовных, всегда есть рефрен о том, что трава зеленеет, или птички поют, или рощи цветут весной. Это – открытые окна в доме плача, через которые, хоть на секунду, нам открываются более мирные сцены, более широкие, древние, вечные картины [12]».

В целом «Географ…» – история скорее счастливая: в финале к герою возвращается жена, он примиряется со своим скромным местом в жизни, с легким сердцем отпуская Машу в ее собственную взрослую жизнь. «Открытым окном в доме плача» для Служкина становится балкон, на котором он может уединиться, покурить, спрятаться от скандала с женой, пообщаться с дочкой. (В сценографии спектакля «Пятого театра» балкон был обозначен узнаваемыми переносными перилами с прикрепленным к ним ящиком с давно засохшими цветами).

Сценическая версия романа практически полностью воспроизводит фабулу, сохраняя всех героев романа и все перипетии. По понятным причинам, инсценировка вполне передает балагурство Служкина, но не может передать лиризм его внутренних монологов, в основном обращенных к природе. Каламбуры Служкина не отличаются особым изяществом, иногда он нарочито груб [13], но в романе эта развязность уравновешена точными и нежными пейзажными акварелями, в которых голос и горизонт видения героя очень близки к авторской точке зрения: «На улице уже темнело, накрапывал дождь, палая  листва плыла по  канаве, как порванное в клочки письмо, в котором лето объясняло, почему  оно убежало к  другому   полушарию». Главное, что подкупает в герое, созданном А. Ивановым, это искренность. За это географа полюбили ученики, и это же вызывает симпатию читателя, а теперь уже и театрального зрителя. Искренность Служкина, совершенно не свойственная Зилову, искупает все: пьянство, безволие, супружеские измены, мелкое вранье, бытовую беспомощность. 

Служкин воспринимает свое будущее одиночество не трагически, как Зилов, а элегически. Последний абзац романа оставляет читателя в состоянии светлой печали:

«Яркий  солнечный полдень рассыпался по  Речникам. Мелкая молодая листва на деревьях просвечивала,  пенилась  на  ветру и  плескалась  под  балконом. Служкин на балконе  курил. Справа от  него на  банкетке стояла дочка и ждала золотую машину.  Слева от него на перилах сидел кот. Прямо перед ним уходила вдаль светлая и лучезарная пустыня одиночества». Несмотря на описанные в романе «лихие 90-е» автор не лишает Виктора Служкина надежды. А вот герой Вампилова Виктор Зилов оставлен автором в состоянии глухого отчаяния. Это не удивительно, ведь в 1972, когда погиб А.В. Вампилов, казалось, что режим брежневской номенклатуры не кончится никогда. Мы не знаем, как в дальнейшем сложатся отношения Виктора Служкина и читателей романа о географе-неудачнике. Возможно, следующим поколениям будет так же трудно понять неприкаянную жизнь Виктора Служкина, как нашим молодым современникам уже не вполне понятна трагедия повседневности Виктора Зилова. Но сейчас, когда ровесникам Служкина примерно по 43 года, – а это тот возраст, когда человек уже многое понял, но еще не перестал многого хотеть – роман А. В. Иванова будет оставаться в списке бестселлеров.

_____________

 [1] В 2009 г. студентами РАТИ (ГИТИС) студентами мастерской Олега Кудряшова на сцене театрального центра «На страстном» поставлен спектакль «История мамонта» по роману А. Иванова. То есть «Географ…» буквально «просится на сцену». Драматургический потенциал романа виден невооруженным глазом: поклонники подсчитали, что диалоги занимают 43% всего текста, а это очень высокий показатель для прозы вообще и романа как жанра в частности.

[2] 2 ноября 2011 года в Перми начались съемки фильма по роману «Географ глобус пропил». Режиссером фильма выступил Александр Велединский, продюсером – Валерий Тодоровский. Главную роль исполняет Константин Хабенский. Первый этап съемок завершился 18 ноября 2011 года. Второй этап пройдет в Москве, третий – в Пермском крае на реке Усьва в апреле и мае 2012 года.

[3] Кузнецов И. В. Мысли о пропитом глобусе // Сибирский учитель. 2010. № 2. С. 36-38.

[4] Быков Д.Л. Борис Пастернак. М.: Молодая гвардия, 2007. 893 с.

[5] «…Оттепель продлилась, по большому счету, с весны 1953-го по осень 1956 года. Пиком ее был, конечно, хрущевский доклад на XX съезде. С 1956 года начинается тихая реставрация, которую Хрущев сумел еще остановить шесть лет спустя, проведя XXII съезд и разрешив публикацию «Одного дня Ивана Денисовича». 1956 г. был переломным для советской истории. Это был год не только XX съезда, но и Будапештского восстания, подавленного куда жесточе и кровавей, чем Пражская весна двенадцать лет спустя. (Быков Д.Л. М.: Молодая гвардия, 2007. С. 740–741.)

[6] Главный герой «Утиной охоты» Зилов и  вся  мужская часть его компании, кроме официанта Димы, трудятся в некоем Бюро технической информации. Надо же было такому случиться, что в Иркутске в то время  было всего лишь одно такое бюро, точно с таким же названием. И сотрудники  этой замечательной организации <...> закипели благородным  возмущением,  налились гневом и, дабы все знали, что они не Зиловы, не саяпины,  не  кушаки,  нашли самый верный  способ  доказать, что они ангелы (не те, что нарисованы Вампиловым в другой пьесе). Лучшим средством обороны, как известно, является донос.  <...> Письмо возмущенных сотрудников Бюро технической  информации  было передано в обком, там  заинтересовались этой отнюдь не технической информацией. Меня, как редактора альманаха и автора  предисловия,  пригласил Антипин (тогдашний третий секретарь Иркутского обкома КПСС. – Т.Г.). Жалобщикам было отвечено, что Вампилов не имел в виду Иркутск и,  конкретно, тех людей, которые приняли пьесу на свой  счет.  Но  <...>  ангелы  из  Бюро технической информации послали донос повыше – аж в ЦК КПСС!

[7] Из дозволенной советской сатиры происходит название НУИНУ – Научный универсальный институт необыкновенных услуг в фильме «Чародеи»,  вышедшем на экраны в год смерти Брежнева. 10 ноября 1982 г. умер Генсек, а 31 декабря фильм вышел на экраны.

[8] http://www.theatre-library.ru/files/v/vampilov/vampilov_1.html

[9] Выбор Служкина можно истолковать как своеобразный дауншифтинг (буквально – жизнь на низкой передаче), то есть добровольное снижение потребностей и уровня жизни. Идеология и термин распространились на рубеже XX–XXI веков в странах Запада, позже явление проникло и в Россию. В России движение не проникло дальше мегаполисов Москвы и Петербурга. Очевидны идеологические параллели с культурой хиппи, философией нью-эйдж. В России дауншифтинг чаще всего воспринимают как переселение в развивающуюся страну (особенно популярны Индия и Таиланд), при этом источником средств к существованию часто является сдача в аренду квартиры в России.

[10] Сценарий Володина назывался, как известно, «Горестная жизнь плута». Это название иронично, потому что сценарий и фильм рассказывают о приключениях плута-неудачника, который, прежде всего, обманывает самого себя.

[11] Услужливость Служкина отражена в его фамилии, которая оксюморонно соединяется с именем Виктор – «победитель».

[12] Chesterton G.K. The chorus // Chesterton G.K. Alarms and discussions. L., 1910. H. 145–149. Цит. по: Самосознание европейской культуры XX века: Мыслители и писатели Запада о месте культуры в современном обществе. М.: Политиздат, 1991. С. 227.

[13] Отвечая на вопрос жены, за что женщины любят Будкина, Служкин с армейской прямотой описывает достоинства друга: «квартира, машина и хрен в поларшина».

Литература

1. Быков Д.Л. Борис Пастернак. М.: Молодая гвардия, 2007. 893 с.

2. Вампилов А.В. Пьесы. М.: ЭКСМО, 2004. 576 с.

3. Гушанская Е.М. Александр Вампилов: Очерк творчества. Л.: Сов. писатель. Ленингр. отд-ние, 1990. 320.

4. Иванов А.В. Географ глобус пропил. СПб.: Азбука-классика, 2010. 896 с.

5. Кузнецов И.В. Мысли о пропитом глобусе // Сибирский учитель. 2010. № 2.  С. 36–38.

6. Самосознание европейской культуры XX века: Мыслители и писатели Запада о месте культуры в современном обществе. М.: Политиздат, 1991. 366 с.

7. Сушков Б.Ф. Александр Вампилов: Размышления об идейных корнях, проблематике, художественном методе и судьбе творчества драматурга. М.: Сов. Россия 1989. 165 с.