Алексей
Иванов

В издательстве «Азбука-классика» вышел новый роман Алексея Иванова «Блуда и МУДО». Под игривым названием скрывается еще более игривое содержание, щедро разбадяженное мудрыми мыслями: знаменитый пермяк отказался от краеведения в пользу простых тезисов и Дешевого Порно.

Если бы какой-нибудь модный отечественный психиатр взялся вдруг проанализировать (не как читатель-дилетант, но как медик-профессионал) модных отечественных писателей, он бы неминуемо открыл для себя множество потенциальных клиентов, страдающих, как правило, манией величия, маниакально-депрессивным психозом, аутизмом или идиотизмом. Блестящий писатель Алексей Иванов в эту компанию точно не попадет, зато у него специалист наверняка диагностирует писательское раздвоение личности.

Редкая статья о творчестве Иванова обходится без нудноватых пояснений, что, дескать, все его книги объединяются общим уральско-краеведческим уклоном, но при этом делятся на две категории. Первая – «социалка», про насущное здесь и сейчас (то есть, к примеру, про провинциального школьного учителя); вторая – «нетленка», про героическое давно и неправда (то есть, желательно, про покорение Московским княжеством пермских земель). Пикантность в том, что пояснения эти все равно не проясняют главного. Дело ведь, по сути, не в выборе места и времени действия и даже не в выборе темы. Просто разница между Ивановым, написавшим «Географ глобус пропил» или «Общагу-на-крови», и Ивановым, написавшим «Сердце Пармы» и «Золото бунта», примерно такая же, как между Достоевским и Вальтером Скоттом или между Гоголем и Дюма. То есть это два совершенно разных писателя, каждый со своим узнаваемым стилем, творческим методом, идеологией и проч.

Новый роман Иванова «Блуда и МУДО» классифицировать по принципу «социалка» – «нетленка» вроде бы несложно. Действие происходит в провинциальном городке с трогательным и безнадежным названием Ковязин, населенном социально неблагополучными ковязинцами: шлюхами, сутенерами, матерями-одиночками, бюрократами, сильно пьющими работниками системы школьного образования… Главный герой – как раз из последних: большой, добродушный, закодированный бабник Моржов работает методистом в муниципальном учреждении дополнительного образования – МУДО (что-то вроде Дома пионеров). Собственно, работать ему там остается недолго: финансирование кружков вот-вот прекратится, МУДО собираются «оптимизировать», ибо краеведы нынче никому не нужны, а природоведы подавно. Моржов должностью своей в принципе не дорожит и имеет другие источники дохода: он модный художник, однако в случае закрытия учреждения работу потеряет и его лучший друг Щекин, спившийся до состояния философа-стоика, и три мудовские бабы, с каждой из которой Моржов намерен производить ОБЖ (обмен биологическими жидкостями). Спасти друга и баб можно только одним способом: предоставить начальству достаточное количество сертификатов на детей, якобы посещающих кружки мудовского летнего лагеря. Так что в свободное от ОБЖ время Моржов колесит по Ковязину, навещает своих бывших любовниц, работающих в школах, и «чичит» у них сертификаты – одним словом, разыгрывает на свой раздолбайский моржовский лад сюжет гоголевских «Мертвых душ»…

То есть формально ивановская «Блуда…» – чистейшая социалка. Практически же – попытка создать нетленку, причем не какую-то очередную, а самую-самую, главную, опус магнум. По крайней мере, так позиционирует новый роман сам Иванов: «В этой книге я объясняю, почему у нас в стране все устроено таким образом, а не иначе», «В этой книге я рассказываю о новом типе мышления, сформировавшемся в нашем обществе, и называю его пиксельным», «В этой книге я использую новый метод…» Собственно, первое, что бросается в глаза «в этой книге» – отчаянные попытки Иванова перестать, наконец, двоиться в читательских глазах и стать кем-то третьим, непохожим ни на одного из прежних Ивановых. Сбросить с себя надоевшие ярлычки «краеведа», «бывшего учителя» или же «продолжателя жанра исторического романа» и «живого классика» – и доораться до читателя напрямую, высказаться не как раньше, а как-то иначе, по-простому, что ли… Эй, вы! Думаете, я по уральским лесам с лукошком хожу и народные сказания собираю? Думаете, я такой краевед в очках с толстенными линзами, сижу, энциклопедии читаю?! А вот посмотрите, как я умею! Блуда! МУДО! Как вам, а?

А ведь было время: романтичный Иванов придумывал для своих книг названия вроде «Чердынь – княгиня гор»… Новый «метод» краеведа действительно вызывает некоторую оторопь. Сколько бы ни поясняли стыдливые литературные критики, что на обложке нового романа Иванова не написано ничего неприличного («блуда» – сленговое словечко, обозначающее некую заморочку или проблему, МУДО – просто аббревиатура), веры им нет. «Неприличное» написано – и не только на обложке, но и, собственно, внутри. У бывшего школьного учителя Иванова вышел весьма гривуазный роман: непристойности, сальности, эротические фантазии, эротические сны, эротическая явь, обмен биологическими жидкостями, какая-то непрестанная порнографическая клоунада – в этом-то и заключается новый метод. Ибо какой еще метод – возмутится Моржов-Иванов – прикажете использовать, коли все мы живем в обществе блуды по правилам ДП («то, что торжествовало в этом мире, Моржов без смущения считал просто ДП – Дешевым Порно. Ведь что есть Дешевое Порно? Это публичная и профессиональная долбежка друг друга за небольшие деньги, но с удовольствием, к тому же без любви, без артистизма и даже без декораций») – и являемся типичными мудо, то есть мыслим аббревиатурами и пикселями, не способны видеть целое и стремимся получать удовольствие, пока нам насилуют не гениталии, но мозг и душу! Не лучше ли заняться гениталиями – а мозг поберечь, да и душу спасти?

Ивановское порно – не маразм отставного учителя и не фишка, изобретенная для утроения и без того немаленьких тиражей. Парадоксальным образом вожделенный участок женского тела, скрытый несвежими трусиками или не скрытый вообще ничем, является в ивановских «Мертвых душах» единственной территорией живой Души, тестом на одушевленность, той точкой, где автор стыкует кукольных, озабоченных публичным долблением индивидов с нормальной жизненной орбитой. Способность пусть не любить и уважать, но, по крайней мере, хотеть, жалеть и беречь «бабу-дуру» – единственный в книге индикатор человечности персонажей. А за вереницей несчастных, неблагополучных, глупых баб-дур, которых все только долбят и мало кто любит, несложно разглядеть ту единственную Бабу – Россию, о которой на самом деле ведет речь Иванов. И в общем-то здесь все предельно просто: умеешь ты пожалеть эту вот дуру – не все еще потеряно; не умеешь – считай, ты уже безнадежный МУДО, и жить тебе до конца дней в богом забытой блуде в окружении ДП (см. выше), ПНН (Проклятие Неискоренимой Непристойности), ПВЦ (Призрак Великой Цели) и прочих неприятных аббревиатур.

И все бы ничего, да только Иванова подвела, кажется, как раз одна из них, ПВЦ – желание создать опус магнум, высказать все, что есть за душой, причем сформулировать это максимально доступно, доходчиво, наглядно, на схеме, на пальцах, на птичках, прямо в лоб, без полутонов, без объема. Без возможности – для читателя – додумать хоть что-нибудь самому. Писатель Иванов – тот самый, который в «Сердце Пармы» со спокойным садизмом заставил читателей продираться через баррикады непонятных слов, не зафиксированных в словарях, – на этот раз все очень тщательно разжевал, слепил в катышки аббревиатур и заботливо сунул в читательский рот. Напрасно. «Блуда и МУДО», вне всякого сомненья, талантливый, умный и остроумный роман… А вот чуда в нем не происходит: мертвые не оживают. Все марионетки дергаются у Иванова красиво и слаженно, но так и остаются марионетками – кто с благородной физиономией князя Мышкина, кто с гримаской Чичикова, кто с мученическим ликом Сонечки Мармеладовой, кто со свидригайловским мурлом.

Вообще-то, Иванов, по предыдущим книгам судя, «кукольник» виртуозный, считай, волшебник. И оживлять он умеет – что пьяных ковязинцев, что некрещеных чердынцев… Только на этот раз случилось, кажется, небольшое ЧП: Чуточку Переборщил.