Алексей
Иванов

Удивительное явление на фоне кровищи и физиологизма мейнстрима. Своей стилистикой книга заставляет вспомнить журнал «Юность» 60-70-ых годов. «Географ…» – это повествование, не перегруженное философией и подтекстом, но отображающее идеи, точный портрет поколения «взрослых мальчиков», как в книгах Гладилина, Анчарова, Аксенова. Только рассказ уже о следующем поколении – о людях, которые родились в те самые семидесятые.

Как и многие герои до него, Виктор Служкин возвращается в город – в данном случае Пермь, родина автора – чтобы начать новую жизнь. Единственное место, куда ему удается устроиться – должность преподавателя географии в местной школе. Работа эта никогда не была синекурой, а для человека честного и неглупого оказывается мукой адской. Служкин – персонаж, как водится в России, основательно пьющий, ранимый и принципиальный. Ему наплевать на себя и одновременно больно видеть уродство окружающей жизни. Отсутствие гармонии бьет по нервам, как топор по струнам. Конечно, Служкин и сам не ангел. Его ученики курят, пьют, ругаются – все это делает и учитель. Но дело не во внешних проявлениях, а во внутреннем содержании. В одном разговоре он так определяет свою позицию: «Я хочу жить как святой: это когда ты никому не являешься залогом счастья, и когда тебе никто не является залогом счастья, но чтобы ты любил людей, и люди тебя любили». Поэтому бедный географ терпит измену жены и отказывается от измены сам. Поэтому влюбляется в свою ученицу, но, несмотря на взаимность, не решается переспать с ней. Поэтому не может себе позволить бросить в беде своих учеников, которых повел в поход, несмотря на то, что они давно уже «свергли» его с должности командира. Поэтому и пьет. «Я знаю, что научить ничему нельзя. Можно стать примером, и тогда те, кому надо, научатся сами, подражая. Однако подражать мне не советую».

Роман, начинающийся как произведение откровенно юмористическое, уже к середине переходит в трагикомедию – жанр, в котором, видимо, и следует писать о современной жизни. И все же, что-то не дает черному цвету окончательно затопить страницы книги. И почему-то безмерно нежно звучит последняя фраза: «Прямо перед ним уходила вдаль светлая и лучезарная пустыня одиночества».