продюсерский центр
ИЮЛЬ

+7 (912) 58 25 460

1snowball@mail.ru

Instagram

ГДЕ ЖИВЕТ ХУМЛЯЛЬТ?

Хумляльт – слово дикое, мною раньше не слыханное. Но запомнил я его навсегда. Как и много других, столь же чужих слов: пам, чамья, иттарма, хонтуи, тамга… Да и всякий их запомнит, прочитав (нет – проглотив и сейчас же нетерпеливо перечитав) великолепный роман Алексея Иванова «Чердынь – княгиня гор». Но для себя я называю книгу иначе. И, кажется, не только я. «Прочитал «Парму»?» – «Прочитал я «Парму». Прекрасно». Эти реплики я уже слышал.

У читателя нет другого выхода, как запомнить эти слова. Они в романе не объясняются – или не объясняются долго, только неравномерно заполняют текст. И есть предметы, которые так называются, но они долго не описываются. Или есть описание предмета, но нет имени его. Страниц через 150 незнакомое слово объясняется, но не ради читателя. Это акт постижения пришлым героем, чего-то не знающим. Оказывается, что и этот предмет (описание), и слово (свободное, естественное употребление его) уже давно существовали в тексте параллельно. Их надо еще сопоставить, отнести имя к предмету. Читатель бродит среди слов и вещей, связывая и воображая их, иногда ошибочно, почти фантастически.

То же – с мифологическими именами. Они упоминаются, герои отсылают друг друга к хорошо известным сюжетам. Редко они рассказываются – и тоже не читателю, а герою. Повествование ведется с точки зрения местного жителя, которому все хорошо известно: эти имена и вещи, их значение и использование.

Время действия – XV век, место – Пермские княжества (их два). А читатель сюда помещен и постепенно обвыкается, усваивает реалии (известен такой способ изучения чужого языка). Иногда охватывает страх неминуемого искажения: так ли произношу? Верно ли ставлю ударения? Наверняка – неверно. Читатель немного напуган. Но повторять (бормотать) эти имена все равно хочется. Книга интерактивна, как всякий эпос. Эпос – неопубликованный еще, как ему и положено. Есть особое наслаждение критика: писать «по рукописи». Я даже думаю, а не потеряю ли интерес к книге (тут что-то от ревности), когда она станет бестселлером? А в том, что она им станет, я почти уверен. Если же нет, то усомнюсь не в собственной способности суждения, а в читателях. За последние 20 лет я встречал, может, пару книг такого уровня. Да и в русской литературе подобных немного.

Под именем «Пармы» роман и войдет в литературу (уже вошел). Парма – дремучая, вековая, иногда мертвая, дышит, гудит, берет и возвращает жен, прячет демонов, в ней пляшут на снегу обнаженные колдуньи – это бескрайние леса… И насколько же слово «лес» хилое, неподходящее. Ну мало ли в русской литературе описывали лес? Могучая, страшная и прекрасная парма подавляет и растворяет героев, авторское название книги, читателя, самого автора: «Книга о Парме» или «Книга Пармы», подобие средневекового эпоса. Мне кажется, она была всегда. Как парма. Тут едва ли не драма автора. Не знаю, что и как будет теперь писать Алексей Иванов, чья обобщенная фамилия кстати. Будь она другой, надо было бы взять такой псевдоним.

Об Алексее Иванове я почти ничего не знаю. Живет в Перми, говорят – учитель истории. Лет около 30. (И опять же возможны искажения, может, все это и не так. Автор – миф.) Мастерство всегда чудо, необъяснимо. Это я знаю. И все равно каждый раз тупо спрашиваешь себя: откуда взялось? Как возможно такое? Давняя мечта пишущих интеллектуалов: победить поп-жанр. Производство детективов (возможно жанровые варианты) мыслится как «проект» и акт жизнетворчества. Если имеется в виду создание упоительного чтения, способного удовлетворить разные вкусы: от любителя приключений до взыскательного эстета – то Алексею Иванову это удалось. Редкий случай.

В его книге есть все: волшебство и разная нечисть, губительная любовная страсть и много сражений, очень разных и разнообразно описанных. Подвиги и предательства. Осады городов. Невероятные походы и экспедиции по неведомым (иногда для героев, всегда – для читателя) местам. Казни и жертвоприношения. Был построен храм (тема искусства и творчества). Невиданная буря. Злодейский поджог. Ушкуйники (разбойники) и скудельники (грабители захоронений). Монахи и военачальники (все разные характеры и судьбы). Осадные нарты и боевые лоси (а я даже не знаю, правда ли тогда были такие).

И есть своя философия, несложная, очень понятная, но необыкновенно последовательно, на клеточном уровне произведения воплощенная. И в этой простой и ясной философии есть поворот, не столь простой и совсем не тривиальный. Не знаю, для чего писал Алексей Иванов (для меня его имя как «Саша Соколов»), может, для воплощения любимой философии. Я знаю, для чего я читал. А иначе не возникло б разговора о произведении, какие бы интересные события не составляли его и будь философия его в 20 раз оригинальнее. Я читал ради описаний: вещей, лиц (портреты), действий коллективных и индивидуальных, всех этих бесконечных передвижений войск и шаек и ради описаний мест

Немного произведений, где описания захватывали бы сами по себе. Не прощались бы как необходимость, не играли бы служебную роль, а сами бы ожидались с нетерпением, напряженностью затмевая действие. Деревья, камни и воды образуют особый мир, почти другую планету… Горы, озера, болота и реки. Реки пустынные и покрытые кораблями. Капища, городища, жилые и заброшенные, монастыри и церкви, крепости, селения и стойбища…

Таким и должен быть исторический роман: прошлое, представленное не с современной профанизирующей точки зрения «реального» (и всегда ошибочного, изменчивого) знания, а с точки зрения людей тех времен и тех мест. От этого происходит обязательное жанровое смешение: исторический роман естественно переходит в фэнтези (и обратно). Ведь фэнтези не абсолютное жанровое определение, а терминологическое выражение взгляда из другого мира.

В «Книге о Парме» «взглядов» по крайней мере три. Между ними переходы, смеси, колебания. Взгляд господствующий: местных «нерусских» жителей (язычников). Для них демоны реально населяют округу. А московский мужик Нифонт нырял за сокровищами в священное озеро и никаких демонов не видал. Это противоположный взгляд русского пришлого. А вот третий взгляд – русского местного: полувера. «Полу-» относится к могуществу демонов и подчинению им. О их существовании свидетельствует собственный опыт: я «и от Комполена убегал, который по веткам прыгает, и с Таньварпеквой дрался, – гляди, ножом ей персты отмахнул…» И тут же в доказательство предъявляется нитка с двумя высохшими черными человеческими пальцами; на каждом желтый загнутый птичий коготь. Для зырянина или вогула борьба с демоном была бы невозможна.

Это «взгляд» буквально – один видит, другой – нет. Как и всякому взгляду, ему предшествует знание. На князя Василия напал Комполен, безносый великан с печальными глазами, и принес его на стоянку. Напал или нет? Но рассказывает об этом князь Зырян. Но князь Василий, правда, поседел, состарился, и привезли его брату Михаилу «в коме». Взгляд распространяется, и присутствующий рядом с его носителем начинает видеть. Как поп Иона – нитку с пальцами.

Пьяный московский дьяк вываливается из саней в зимнем лесу. Ползет и видит на поляне костры, сказителя с дудкой (а сказитель-то прежде всего местный взгляд и воспроизводит), медведя на задних лапах и пляшущую перед ним на снегу нагую девушку-чертовку. Или пригрезилось? Вот между этими двумя решениями постоянно движется-колеблется читатель. Сплетения ветвей в лесу наверху – для одних, жилища демонов – для других. Лестницы спускаются с крон, чтобы демоны могли сходить. Сходят?

«Местный» странник и храмостроитель Калина не сомневается: видел. С такой же голой колдуньи в зимнем лесу он делает храм. Это надо представить: православный храм – портрет языческой колдуньи, с грудями-закомарами, с плечами-маковками… «Чертову бабу ты изваял, а не храм!» – кричит монах.

Роман Алексея Иванова хочется пересказывать. Буря, ветер, молнии. Одна сорвала крест с храма-бабы. Калина – к алтарю, с запасным крестом за спиной и топором на груди, лезет на маковку, оттуда бросается на купол (изнутри ходу нет), от крови потемнел скат, рядом крест качает лапами, ставит крест и привязывает себя к нему до конца бури. Все это описывается долго, подробно, за этим следишь.

Поп Иона велит выкопать ров и снести туда идолов. Деталь: язычники приносят только идолов «плохих», вредящих богов, а хороших припрятали. Поп идет вдоль рва и сечет идолов. А меж них – идол Христа. Поп с особым остервенением сечет Христа, отбивает ему нос, руку…

Осада Чердыни, столицы княжества. Вогулы предпочитают долгую осаду, слишком кровопролитен был первый приступ. А у защитников кончаются припасы. И опять деталь. Осажденные закалывают первого коня, вогулы видят с возвышения. Кони – главная ценность. Вогулы идут на приступ.

А рядом – монастырь, вогулам не нужный. Как вдруг отворяются ворота и в бок вогулам ударяют страшные люди в черных подоткнутых рясах, железных клобуках и с длинными мечами. Вогулы бегут. В книге столько сражений: осады крепостей – то с точки зрения нападающих, то обороняющихся; оборона успешная, оборона неудачная; сражение на воде, дальний поход, засада, набег… - точно автор взялся исчерпать все виды войны того времени и тех мест.

Я не знаю историю Пермских земель. Может, фэнтези в «Книге о Парме» больше, чем я могу угадать. И был ли князь Михаил, русский аналог Юлиана Отступника? В таких вопросах и ответах книга не нуждается. Этот мир уже существует – в ней. И будь историческая основа произведения фундаментальна, такого пермского княжества все равно не существовало никогда. Как толстовской России 12 года. О зачарованном Михаиле, о хумляльте (что-то вроде пермского Фауста) и о не вполне обычной философии судьбы я напишу, когда книга выйдет в свет.

Олег Дарк

Интернет-журнал «Круг чтения»