Алексей
Иванов

В рамках нового проекта «Читательский интерес» пользователи Livelib задавали вопросы Алексею Иванову — известному писателю, сценаристу и культурологу, автору бестселлеров «Географ глобус пропил», «Ёбург», «Сердце пармы», «Блуда и МУДО» и «Золото бунта».

Скажите, роман «Географ глобус пропил» сколько-нибудь автобиографичен? Или, может быть, герои романа имеют реальные прототипы?

А.И. «Географ» отчасти автобиографичен. Я сам работал в школе и ходил в походы, многие ситуации списал с натуры с себя или своих знакомых, но Виктор Служкин – не моё альтер эго, хотя во многом и близок мне. Некоторые герои романа имели прототип, а то и двух, некоторые – нет.

Алексей, среди читателей есть мнение, что Виктор Служкин – герой нашего времени. Того уже времени, середины 90-х. А как вы считаете?

А.И. Я согласен.
«Герой нашего времени» всегда воплощает в себе основной конфликт эпохи. Представьте себе Печорина в 1812 году. Основной конфликт эпохи – противостояние нашествию Наполеона; основной конфликт Печорина – распад дворянской идеи; Печорин и эпоха не совпадают по конфликтам, поэтому в 1812 году Печорин не был бы «героем нашего времени». Так что дело здесь не в образе, а в эпохе: не в «герое», а в «нашем времени». Какой основной конфликт был в девяностые? Развал привычного мира: культурного, семейного, бытового, политического, экономического. И общество девяностых годов отлично понимало суть своих проблем. То есть, девяностые были временем катастрофической дисгармонии. Примерно то же самое происходит и в жизни Служкина, а Служкин ищет «примирения на Земле» – то есть основания для гармонии, возможной в наличной ситуации. Поэтому он «герой нашего времени». Александр Велединский в фильме сделал Служкина «героем» уже не девяностых, а нулевых. В нулевые годы главной проблемой была уже не дисгармония, а утрата свободы. В фильме Служкин постоянно говорит о свободе: «свободный тамбур в свободной стране», «я не умею держать жену на цепи», «не боится никого, кроме бога одного» и так далее. В фильме суть Служкина – не отнимать у людей свободы: ни у жены, ни у друга, ни у школьников. И не вина Служкина, что чаще всего люди не умеют пользоваться своей свободой. В этом отличие фильма от книги – сюжетное и эмоциональное. Но Служкин и в фильме остаётся «героем нашего времени», хотя «наше время» изменилось, и киношный «герой» не совсем похож на книжного.

На ваш взгляд, кому из современных писателей удалось создать наиболее точный и яркий образ героя нашего времени?

А.И. Никому. «Герой нашего времени» порождается не только силой писательского воображения. В таком персонаже воплощается главный конфликт эпохи, потому «герой» и становится «героем». Но для этого требуется, чтобы общество хотя бы латентно осознавало свои подлинные конфликты, чтобы оно верно проблематизировало своё бытие. Современное общество этого не делает, потому в нём и не может быть «героя нашего времени». Конечно, какой-нибудь писатель может написать такого «героя», но этот «герой» не будет опознан обществом. Разговор о «герое нашего времени» всегда в первую очередь разговор о том, чем болен наш социум. А ныне и болезнь не диагностирована, и разговора нет.

Я прочитал всего лишь 2 книги Алексея Иванова, Географ глобус пропил и Псоглавцы , и сложилось такое впечатление, что в обеих книгах главные герои не хорошие люди, а такие, в плохом смысле, пофигисты. Но что творилось с выходом фильма «Географ...», Хабенский сказал, что это просто фильм/книга про хороших людей, но как-то не верится. Сам географ у меня не вызывает никаких положительных отзывов. Очень похоже, что в местечке в Карелии, где произошла недавно трагедия, организаторы возомнили себя таким вот географом, в том плане, что затеяли схожий по безумию сплав по реке. И у меня вопрос, скорее ко всем, кто имеет отношение к культуре, надо ли стремиться обелять и оправдывать таких вот географов, которых в жизни хватает, которые так же, как хорошие учителя, хотели бы получать зарплату больше, но при этом, мягко говоря, подают дурной пример своим ученикам, надо ли было, например, ставить фильм про стиляг, где они предстают борцами за свободу, хотя по факту являлись просто профессиональными бездельниками? И почему был такой период, когда Алексею Иванову стали задавать вопросы, на которые ранее брался отвечать Солженицын, вроде «как обустроить Россию». Вот такие вопросы назрели, не очень приятные. А к качеству литературы у меня претензий нет.

А.И. У вас вопрос не ко мне, а «ко всем, кто имеет отношение к культуре». И вопрос риторический, потому что ответ вы сами уже дали.

В чём святость Служкина и что с ним будет дальше? И всегда ли надо бросать Россию на произвол судьбы, чтобы она сама проходила пороги?

А.И. Святость Служкина ни в чём, Служкин ведь не святой. Служкин – порядочный человек, хранитель этической нормы в обществе, которое не нуждается в этических нормах. Прохождение школьниками порога – это не метафора России в девяностые, вы неправильно интерпретировали этот эпизод. Если угодно, дело не в порогах, а в кораблях. Одни стоят в затоне, ржавые, огромные, «советские», и никуда уже не поплывут, другой корабль, маленький и утлый, Служкин строит со школьниками – это катамаран, и он плывёт и проходит порог.

Будут ли еще исторические романы?

А.И. Будут. Сейчас я работаю над романом «Тобол» о петровских временах в Сибири. В конце этого года должна выйти первая книга – «Тобол. Много званых», примерно к лету будущего года – вторая: «Тобол. Мало избранных».

Мои вопросы будут связаны с исторической основой многих ваших романов. Какие исторические источники легли в основу романа «Сердце пармы»? В частности при описании битвы при Чулмандоре? И как важно для вас придерживаться достоверности описываемых событий?

А.И. Достоверность для меня очень важна. Без достоверности нет смысла писать исторический роман. Достоверность определяет главную художественную задачу: непротиворечиво вписать свой вымысел в реалии конкретного места и времени.
Для «Сердца пармы» я перечитал огромное количество материалов по истории, археологии, этнографии и топонимике Приуралья. Упомнить их я уже не могу: «Сердце пармы» я начал писать больше двадцати лет назад. А исторических документов по этой эпохе немного, точнее – один: Вымско-Вычегодская летопись. Всё остальное – реконструкции событий разных историков.
«Битва при Чулмандоре» – малоизвестное сражение хана Берку (Беркая русских летописей) в устье Камы с объединёнными силами уральцев. Уральцы победили и отсрочили появление в Приуралье монгольских факторий на двадцать лет. Описаний этой битвы не существует, я сам придумал краткое описание. Слово «Чулмандор» я выдумал: «Чулман» – «Кама», «-дор» – «место при» (например, Обдорск, городок Обдор, нынешний Салехард, – «место при Оби»).

Какой роман вы считаете вершиной в своем творчестве? Почему?

А.И. Никакой не считаю. Они все разные, и каждый из них отвечает требованиям своего формата. Хорош роман или не хорош («вершина» он или нет), надо судить по соответствию произведения требованиям формата, а не по сравнению с другими романами. Как сравнивать «Географа» с «Золотом бунта»? Это разные художественные системы. Что лучше: «Три мушкетёра» или «Отцы и дети»? Так ставить вопрос нельзя.

Что вы считаете слабыми местами в своих произведениях? Вам есть за что себя покритиковать?

А.И. Если я считаю какое-либо место в романе слабым, я переделываю его, и переделываю до тех пор, пока не достигаю желаемого. «Недопечёнными пирогами» я не угощаю.

Как вы относитесь к критике ваших романов? Она вас обижает? Задевает? Безразлична? Диапазон рецензий на ваши книги на ЛЛ широк. Интересны ли вам эти точки зрения?

А.И. Увы, давно нет. Критику я не люблю, как не любит её любой человек, но у меня нет времени читать даже хорошие отзывы. Иной раз случайно что-то подвернётся – тогда прочитаю, но целенаправленно ничего не ищу.

Несмотря на нелюбовь к множеству героев Алексея, я с большим уважением к нему отношусь. И есть такой вопрос – какая чужая книга современного автора понравилась ему настолько, что он мог бы посоветовать её на широкую публику? И еще – есть ли какая-то книга, из-за которой в голове промелькнуло «жаль, не я это написал»?

А.И. Современную литературу я практически не читаю, слишком много чтения нон-фикшн, которое необходимо для работы. Так что советовать «из современников» я не могу. Хотя, может быть, к современникам следует причислить Маркеса и Кинга? Тогда бы я посоветовал прочитать «Сто лет одиночества» и пожалел бы, что не я написал «Судьбу Иерусалима».

Какие книги произвели наибольшее впечатление и что рекомендуете прочитать (кроме своих произведений)?

А.И. Таких книг много. Всех не перечислить.

Какие авторы, если таковые имеются, в какой-то момент оказали влияние на ваше творчество или, может, сподвигли, или стали неким проводником к тому, чтобы и самому заняться писательством, попробовать себя в этом деле?

А.И. Никакой конкретный автор к писательству меня не «подвигал». Я всегда хотел стать писателем, сколько себя помню, даже ещё до школы уже начал писать в тетрадке роман, а детсадовский возраст – не тот, когда какой-то писатель может к чему-либо «подвигнуть» ребёнка. Но многие писатели учили меня своими произведениями. В общем, любой писатель, который мне нравился, чему-то меня научил. Слава богу, что читал я много, поэтому не подпал под обаяние мастерства какого-то одного автора. Такая ситуация обычно приводит к эпигонству. Кстати, первый признак эпигонства – написание продолжений к полюбившимся произведениям. Никогда этим не грешил. А критики в своё время выстроили целый ряд авторов, которым я якобы подражаю: Толстой, Стругацкие, Бажов, Юрий Коваль, Мамин-Сибиряк, Лем, Кинг, Кир Булычев, Сэлинджер, Алексин, Астафьев, Крапивин, Ремарк, даже Пелевин с Сорокиным, и так далее. Очень непросто подражать им всем одновременно.

Повлиял ли как-то на Ваше творчество Ф.М. Достоевский, если да, то почему?

А.И. Достоевский повлиял на творчество любого русского писателя. Его способ описания человеческой души – самый убедительный, его мятущиеся герои – заразительны, его идеи – всегда актуальны, его способ построения художественного произведения кажется эталонным. Мой ранний роман «Общага-на-Крови» – в чистом виде «достоевщина», эдакая «болезнь роста», через которую проходит любой писатель-реалист. «Достоевщина» – «правильная» болезнь; она не делает произведение эпигонским, но всё-таки она должна быть преодолена. Я её преодолел.

Иногда сложно объяснить, почему нам что-либо нравится. Для себя я определил, что в литературе мне нравятся авторы, которые умеют создать контраст и могут показать себя с разных сторон. Вы – один из таких авторов. Что для Вас важно в литературе (своей, чужой)? Что Вы считаете проявлением авторского мастерства?

А.И. Лично для меня в литературе важна речь автора: чем она проще и ярче, тем мне интереснее. Но мастерство писателя этим не ограничивается. Мастерство – не талант, поэтому выявляется достаточно простыми критериями: увлекательный сюжет, внятность конфликтов, зримые образы героев, речевые характеристики, описания мира.

Какая из Вами написанных книг по-настоящему вам нравится, вы хотели бы её перечитывать, чем она вам нравится, готовы ли вы её посоветовать на будущее к прочтению подрастающему поколению (когда им исполнится уже 18+ лет)?

А.И. Мне нравятся все мои книги, потому что в каждую я вкладывал душу. Перечитывать их я не буду, потому что работал над ними много, и помню почти дословно, а самоупоение – это не моё. К прочтению советую все, я ведь и писал их для того, чтобы читали.

Экранизация романа «Географ глобус пропил» имела немалый успех у зрительской аудитории. Экранизации каких романов нам ждать в ближайшее время? Где будут проходить съемки, кто является исполнителем главных ролей? И когда же, наконец, мы увидим долгожданную экранизацию «Сердца пармы»?

А.И. «Сердце пармы» собирается снимать Сергей Бодров; где, когда и с какими актёрами – не знаю. «Псоглавцев» собирается снимать Егор Кончаловский; где, когда и с какими актёрами – не знаю. «Ненастье» собирается снимать канал «Россия»; где, когда, с каким режиссёром и какими актёрами – не знаю. «Тобол» собирается снимать Игорь Зайцев; съёмки начнутся в феврале, снимать будут в Казахстане, в Тобольске и ещё где-то, планируется, что будут сниматься Гармаш и Ефремов.

Помимо экранизации, роман «Географ глобус пропил» удостоился постановки одноимённого спектакля многими театрами РФ. Видели вы постановку какого-либо театра? Кому, по вашему мнению, удалось наиболее точно передать обстановку и характеры героев? Каково ваше мнение по поводу увольнения художественного руководителя пермского Театр-Театра Бориса Мильграма?

А.И. Я видел постановки в нескольких театрах. Больше всего мне понравилась постановка Пятого театра из Омска, режиссёр Максим Кальсин.

Откуда взялась идея книги «Блуда и МУДО»? Персонажи списаны с Ваших знакомых?

А.И. А какую идею из этого романа вы имеете в виду? «Пиксельное мышление»? «Фамильон»? Суть «героя нашего времени»? В этом романе много идей. Все они взялись из размышлений над тем, почему наша общественная жизнь устроена так по-дурацки. Некоторые персонажи частично списаны с натуры, некоторые придуманы.

Тичерть любила Михаила? Если да, то почему предала? Решение уехать с Асыкой было спонтанным? Каковы его причины? Проясните, пожалуйста, мотивацию этой героини в целом. Складывалось впечатление, что ее чувства к Михаилу искренни, но после бегства с Асыкой логика ее поступков стала для меня непостижимой. В какой момент и почему ее отношение к мужу так изменилось? Или она всегда что-то замышляла? Возможно, вопросы наивны, но они не дают покоя, и было бы интересно получить на них ответы автора. Или хотя бы намеки.

А.И. Тиче действительно любила Михаила. Но её заколдовали, взяли в плен её душу, подчинили Сорни-Най и её хранителю – Асыке. Тиче постепенно перестаёт быть человеком и становится ламией: ведьмой, оборотнем, нежитью. Чем меньше в ней человеческого, тем слабее её связь с Михаилом и сильнее звериное начало и зависимость от Асыки.

Недавно в серии ЖЗЛ вышла биография Бориса Рыжего, про которого вы писали в «Ёбурге». Кто еще из описанных вами в этой книге людей достоин биографии в ЖЗЛ?

А.И. Думаю, Владислав Крапивин, Вячеслав Бутусов, Аркадий Чернецкий, Владимир Шахрин, Виталий Волович, Александр Авдонин, Александр Новиков, Николай Коляда, Николай Карполь. Про Ельцина, Ройзмана, Росселя, Неизвестного, Кормильцева и Старика Букашкина книги уже есть.

Вы начинали как фантаст. Но потом отошли от фантастики. С чем это было связано? И не хотелось бы вам написать еще что-нибудь фантастическое?

А.И. Отход от фантастики был связан с тем, что я перерос её. Реальность мне стала интереснее. Фантастика уже не привлекала меня как жанр, но я очень хорошо отношусь к ней как к приёму, и охотно использую этот приём там, где уместно. В новом романе она тоже будет присутствовать как приём. Писать что-то в чистом виде фантастическое меня не тянет.

Каких современных авторов Вы читаете? Как относитесь к творчеству Пелевина, Сорокина? Не думали тоже написать что-нибудь в таком же экстремальном формате?

А.И. Я практически не читаю современных авторов. У меня нет на это времени, почти всё моё чтение – нон-фикшн, который нужен для работы. К творчеству Пелевина и Сорокина я отношусь весьма уважительно. Оба они – постмодернисты, работающие на деконструкцию советской и русской художественных систем. Упрощённо говоря, Сорокин заставляет эти системы скрещиваться и мутировать, а Пелевин их виртуализирует. Это – тот уровень постмодерна, до которого дошла российская культура. Но Европа и Америка уже продвинулись дальше и добрались до финальной фазы постмодерна, когда он оказывается не разрушителем, а продолжателем традиции и обеспечивает реализму новые возможности постижения мира. Об этом я написал для сентябрьского номера журнала «Сноб». Я не вижу смысла сочинять что-либо под Пелевина или Сорокина: деконструкция мне не интересна, и я сам умею делать то, что мне нравится, без чужих подсказок.

Ваш личный топ-10 текстов (стихотворения, проза, философские, научные тексты...)?

А.И. У меня нет такого топ-листа. Я вообще очень не люблю топ-листы.

У нас на лайвлибе есть «новогодний флэшмоб». Там люди друг другу советуют книжки читать (вместо того, чтобы подарки дарить, ага). Так вот. Что бы Вы посоветовали почитать поклонникам своего творчества?

А.И. Поклонникам своего творчества я бы посоветовал читать все мои романы. Между прочим, я их писал как раз для того, чтобы их читали.

В первую очередь хочется поблагодарить Вас за любовь к нашей с вами Родине и за то, что вы несёте в массы этот заряд не безразличия к истории и предкам. Есть ли у Вас планы по написанию нового романа в духе «Сердца пармы» и «Золота бунта»? Может быть, в новом романе Вы затронете новые области необъятной России?

А.И. «Сердце пармы» и «Золото бунта» – разные романы, хотя и написаны на историческом материале. «Сердце пармы» – эпос, пеплум. «Золото бунта» – экшн: детектив и блокбастер. Исторический роман становится историческим, когда поступки героев детерминированы историческим процессом. «Сердце пармы» – исторический роман, хоть и с мистикой, и те, кто считает его фэнтези, демонстрируют непрофессионализм читателя или критика. А в «Золоте бунта» герои не мотивированы историческим процессом, и этот роман по жанру – приключенческий, поэтому никому не приходит в голову считать его фэнтези, хотя мистики в нём не меньше, чем в «Сердце пармы». Роман «Тобол», который я сейчас пишу, исторический, как «Сердце пармы», но приключенческий, как «Золото бунта», и мистики в нём будет немало. Это не эпос и не экшн, а скорее эпопея. Место действия – Тобол, Иртыш, Обь, Конда; Тюмень, Тобольск, Омск (место, где будет Омск), Берёзов, Пелым.

Каких из своих героев вы считаете ближе по духу самому себе?

А.И. Каждый герой мне чем-то близок. Служкин – своей стойкостью и самоотречением. Моржов – желанием изменять мир к лучшему, ничего не ломая. Осташа – желанием делать любимое дело. Князь Михаил – уважительным вниманием к окружающему. И так далее. Темпераменты и характеры героев в данном случае значения не имеют.

Уважаемый Алексей Викторович. С интересом читаю Ваши книги. «Географ...», «Общага на крови», «Золото бунта», Ёбург», «Блуда и МУДО», «Ненастье». Скажите, а почему все так мрачно? (Пожалуй, за исключением «Ёбурга») Вы пессимист по жизни? Я понимаю, там есть намеки на просветы в будущем... Но – так много «чернухи». Это – наследие 90-ых? Очень хотелось бы получить ответ.

А.И. Для ответа я приведу вам фрагмент из «Блуды и МУДО»:
«– Щекандер, прекрати разлагаться, – с чувством сказал Моржов. – Ты почему такой пессимист?
– Я не пессимист, я реалист, – злобно ответил Щёкин.
– Нет, ты пессимист. Щёкин немного подумал и так же злобно ответил:
– Пессимист и реалист – это одно и то же.»
Мы живём в очень неблагополучном мире. Видеть его неблагополучие – профессиональное свойство русского писателя.

Над какими вещами сейчас трудитесь, что заботит более всего?

А.И. Сейчас я пишу роман «Тобол», и больше всего меня заботит, чтобы я написал его так, как задумал.