Алексей
Иванов

Литературный год словами писателей## По традиции в преддверии Нового года мы провели опрос, посвященный литературным и книжным итогам уходящего года, попросив ряд писателей и литературных деятелей вспомнить: 1) яркие литературные события отчетного периода (что потрясло, восхитило, понравилось, не понравилось); 2) книги, ставшие заметными явлениями в уходящем году.

А.И. 1. Самым ярким литературным событием года для меня стала Московская книжная ярмарка. Возможно, потому, что это событие было единственным. А на ярмарке меня поразил столичный статус чтения. Признаться, я такого не ожидал. В провинции чтение –  удел подневольных студентов или маргиналов типа меня самого. В общем, людей, которые а) пока еще не спились; б) не заняты окучиванием картошки; в) не понимают важности наличия в квартире оконных стеклопакетов и пластиковых труб; г) равнодушны к закачке новых мелодий в свой сотовый. Может, мне не везет на впечатления, но в провинциальных книжных магазинах я все время встречаю или каких– то мрачных типов, с напряжением буридановых ослов вперивших взгляд в соседствующие полки Дашковой и Донцовой, или каких– то девушек, которые, взявшись под ручку, стоят меж стеллажей и смущенно хихикают, пряча лица друг другу в воротники, словно эти девушки по ошибке попали в мужской туалет. А в столице, оказывается, приличные люди еще читают приличные книги, причем и тех, и других –  много.## 2. А из нового наибольшее впечатление произвела книга Дмитрия Быкова о Пастернаке. Я не знаток биографической литературы, но мне кажется, что книга о Пастернаке –  новое слово в этом жанре. Она разомкнута на читателя и потому интерактивна. Она очень емка по смыслам и эффектна по форме изложения. Она поляризована, и ее можно читать хоть прямо, хоть наискосок, как некий гипертекст: это и панорама эпохи, и литературоведческое эссе (плюс пародии и стилизации), и психологические портреты, и поиски системы в кажущейся бессистемности жизни –  ну, и биография, разумеется. Причем биография –  как экзистенциальная драма. Могут сказать, что Быков чересчур субъективен –  не знаю, я такого не заметил. Любовь Быкова к творчеству Пастернака –  эта та субъективность, которая необходима, чтобы быть объективным. А абсолютно объективны только даты на надгробии, но для биографии их одних маловато. Я же увидел образ живого Пастернака, и образ его –  многослойный, одновременно текучий и цельный, по– импрессионистски вибрирующий световыми рефлексами. В этой книге нет никакого популяризаторства и оболванивания героя, чтобы он стал пофигуристее. Быков очень проницателен, порою даже обидно точен, и в то же время в прозрачной толще этой книги тайна Пастернака остается величественно и благоговейно неразгаданной. А тайна на то и тайна, чтобы никто и никогда не смог сделать из нее римейк.