Алексей
Иванов

Алексей, и в кино, и в литературе у нас достаточно регулярно появляются произведения, осмысливающие 90-е годы, «нулевые», а уж к советскому периоду и вовсе обращаются все кому не лень. Почему практически нет ярких художественных высказываний о времени текущем, о героях, извините, нашего времени? Дело исключительно в том, что «лицом к лицу лица не увидать» или есть другие факторы? Человек ведь существо идеалистическое – без идеалов не может, а значит и без героев тоже… Или тут не все так просто?

А.И. Согласен с вами, ярких исследований современной жизни сейчас почти нет. И этому имеются вполне объективные причины. Литература и кино – часть современной жизни, а не какие-то изолированные структуры, вроде бензопил по отношению к лесу, и художественное творчество страдает теми же болезнями, что и общество. Не бывает так, что общество сидит, почёсывая репу, и вдруг приходит писатель, который всё объясняет. Общество должно хотя бы невнятно осознавать свои проблемы. Осознанная проблема порождает сюжетную драму, а драма порождает «героя нашего времени», в котором она и воплощается. Если общество не сформулировало свою главную проблему, оно не опознает «героя нашего времени», даже если писатель в одиночку найдёт его и предъявит.
Главной проблемой современного общества становится самовыражение как основной поведенческий мотив. Самовыражение – не самореализация. Оно не учитывает никаких интересов, ни национальных, ни корпоративных, ни семейных. И оно, в отличие от привычного эгоизма, не продуктивно. Эдакое моральное селфи. Самовыражение лежит в основе всех нынешних базовых ситуаций и в политике, и в экономике, и в культуре.
Эпоха самовыражения лишает культурные явления статуса общезначимости. Представьте, например, что писатель «ФМ» напишет роман про столичного студента, который считал себя гениальным, но был беден, и для доказательства своего превосходства ограбил киоск микрозаймов, зарубив кассиршу топором. Что читатели напишут в комментах (троллей я в расчёт не беру)? Читатели дадут тысячу советов, как студенту надо было поступить, если уж он такой умный. Читатели не воспримут этот роман как притчу о том, «тварь я дрожащая или право имею?» Роман расценят как частную историю одного студента, больного на голову, который накосячил, вместо того, чтобы поступить так, как поступили бы на его месте комментаторы. История, рассказанная «ФМ», для читателя эпохи самовыражения будет частным случаем, частной проблемой, с которой читатель справился бы получше героя. Ну, а роман писателя «ФМ» читатель сочтёт слабым, потому что написан про слабака.
Если читатель (или зритель) вместо серьёзного разговора самовыражается (например, демонстрирует, какой он независимый и адекватный), а писатель (или режиссёр) тоже начинает самовыражаться (например, демонстрирует, какой он модный и продвинутый), то культура остаётся бесплодной. Никто никого не слышит, все стараются для себя, и нет синтеза переживаний, без которого художественное высказывание невозможно ни для автора, ни для воспринимающей стороны.
Разумеется, я утрирую, чтобы объяснить ситуацию нагляднее.

Летом проходила информация о том, что вы вошли в тройку самых востребованных авторов в столичных библиотеках. Ваш роман «Ебург» в Москве, например, по-прежнему очень востребован. Тут возникает довольно объемный вопрос: почему вообще жизнь на периферии, в провинции оказывается интересна самой широкой аудитории? Может быть, интересна качественно другая ментальность, а может, срабатывает генетическая память…

А.И. «Ёбург» - не роман, а книга нон-фикшн о девяностых и нулевых годах в Екатеринбурге: это истории про политиков, бизнесменов, бандитов, художников и общественных деятелей. Считать, что «на периферии» какой-то особенный менталитет, разбираться в котором забавно, как в обрядах папуасов, - снобизм. Да, эта книга в списке «Форбс» 2014 года заняла четвёртое место по востребованности среди произведений нон-фикшн, обогнав книги Познера, Ходорковского и Парфёнова. Интерес к ней обусловлен интересом к девяностым, к Екатеринбургу и ко мне. А в библиотеках на третьем месте стоит роман «Географ глобус пропил», но с ним всё понятно. Его обсуждают уже 12 лет (книга вышла в 2003 году), по нему поставлены спектакли и снят замечательный фильм. «Географ» давно плавает в «топах», то опускаясь, то поднимаясь. Это роман о герое, в жизни которого всегда нет места подвигу, и он близок душе многих людей.

Нам регулярно рассказывают о том, что мир стремительно меняется, да мы и сами это можем наблюдать. Но если брать за модель мира Россию, то можно ли говорить о каких-то тектонических изменениях? Тут, наверное, показательна как раз жизнь в регионах.

А.И. Регионы разные. Есть, так сказать, региональные столицы (Самара, Казань, Екатеринбург, Новосибирск), они слышат вызовы эпохи и дают на них собственные ответы. А есть русская провинция – пространство без исторического времени. Здесь мало что изменилось со времён Салтыкова-Щедрина и Гоголя. Всё те же кувшинные рыла и Василиски Бородавкины, всё то же народное раболепие и деликатное казнокрадство, иногда сотрясаемое нашествием Хлестаковых

Извините за избитый вопрос, но почему вы до сих пор не перебрались из Перми в Питер, скажем, или в Москву? Что вам дает этот город в плане творчества?

А.И. Я давным-давно не живу в Перми. Этот город потерял себя. Но и в Москву не перебрался – не вижу смысла: всё, ради чего писатели переезжают в столицу, я уже имею и без столицы. Но я не люблю распространяться на тему места жительства. В России это почему-то сразу определяет человека. Если ты живёшь в Урюпинске – ты лох. Если в Екатеринбурге – провинциал с амбициями. Ты в Москве – ты крутой, а если границей – вообще гуру (ну, недавно был гуру, а сейчас – предатель). Я могу себе позволить поехать, куда хочу, и если для работы мне требуется находиться в каком-то месте, я еду туда и живу

В прошлом интервью «АиФ» вы говорили: «Здоровые силы надо искать в провинциальных городах-миллионниках вроде Екатеринбурга, Новосибирска, Казани, Нижнего Новгорода, Самары. Это те, кто не уехал в Москву или на Запад, когда позволили средства, а остался дома и развивает свой город». Хочется понять: эти «здоровые силы» являются ресурсом столь же богатым, как, скажем, нефть, или в условиях коррупции, самоизоляции, пробелов в образовании и ряда других проблем не сегодня-завтра силы, о которых вы говорите, будет уже и не найти.

А.И. Производительные силы этой социальной страты огромные, но ведь сейчас они не задействованы. Износ нации подобен износу двигателя: машина, которая стоит без употребления, приходит в негодность быстрее, чем та, которая работает в маршевом режиме. Праздность, как говорил Толстой, причина всех пороков, тем более, когда праздность вынужденная. Если два ныне активных поколения не получат возможность достигать успеха благодаря этой стратегии, следующее поколение сочтёт её «лузерской» и не будет практиковать.

Вопрос, вытекающий из предыдущего: о том, что мы живем в стране, где человек для государства, а не наоборот, говорилось много раз. Говорилось и о том, что это порождает рабское сознание, что если мы хотим изменения качества жизни, что-то с этим нужно делать… А нужно ли действительно? Возможно ли это хотя бы в теории? От прошлого то мы никуда не денемся, а оно, в том числе, и определяет наше настоящее. Или нет?

А.И. Настоящее определяется множеством факторов, в том числе и прошлым. Изменить прошлое, как известно, сами боги бессильны. Но кое-что всё-таки в нашей воле. Однако я не знаю универсального правила жизни. Лично я всегда жил по древнему правилу «делай, что должно, и будь, что будет». Наверное, любой человек про себя понимает, что ему «должно» делать, но не хочется делать это без гарантии успеха, а отсутствие гарантии – плата за самостоятельность.

В другом своем интервью вы говорите: «Если мы куда-то и возвращаемся, то в брежневскую эпоху, а вовсе не в ельцинскую». В принципе, в этом с вами довольно многие согласны. Но вот опять же не ясно: с точки зрения обывателя, маленького человека в этом возвращении больше положительного или отрицательного?

А.И. Для обывателя возвращение в брежневскую эпоху – несомненное благо. Однако правильно ли ориентироваться на мнение обывателя? Безусловно, честный обыватель, маленький человек, достоин благополучия и покоя. Но проблема в том, что в России за весь ХХ век обыватель увидел только один формат нормального существования – брежневскую эпоху, и потому решил, что застой – единственное возможное счастье. А это не так. Общество может динамично развиваться, не нарушая уют обывателя, не мешая ему жить, и надо стремиться к такому обществу, где всем будет хорошо: и обывателям, и пассионариям. А пассионариям в брежневскую эпоху было плохо.

К слову о переменах: не так давно один школьный педагог в разговоре о подрастающем поколении сказал, что умы и сердца у них «заплыли жиром». И чтобы этот жир согнать, чтобы произошли качественные изменения, нужны серьезные потрясения типа войны. Иначе никак… Вы разделяете такую точку зрения?

А.И. Нет, не разделяю. Потрясения, безусловно, сдвинут жизнь с мёртвой точки и повлекут качественные изменения, но в какую цену они встанут? Стоит ли овчинка выделки? Не надо искать внешних поводов для развития, не надо ждать «вдохновляющего пинка». Общество само должно осознать необходимость мобилизации и развития. Ведь такое уже случилось совсем недавно – в горбачёвскую перестройку. Какими бы наивными не были лозунги и поступки тех лет, однако общество само, без толчка со стороны, вдруг проснулось, заворочалось и начало развиваться. Увы, тогда не было понимания всех опасностей развития, но сейчас-то это понимание уже есть. Впрочем, тогда было легче вставать, чем сейчас. Проблемы были очевиднее, и не существовало «свистка» для спуска пара – виртуального пространства, в котором любой недовольный может переконструировать себя в супермена и на том успокоиться. Тогда от жизни нельзя было убежать, а сейчас можно.