Алексей
Иванов

Алексей Викторович, мое знакомство с Вашими произведениями состоялось немного раньше, чем широкую известность получила «Чердынь - княгиня гор». Я начала на старте нулевых с распечатанной или откопированной у кого-то на листочках «Земли-сортировочной» - этакая ирония над стереотипами советской фантастики. Не жаль было ставить точку в работе с фантастикой? По мнению Лукьяненко, Вы были самым перспективным…

А.И. На фантастику я махнул рукой так давно, что если даже и были сожаления, то они уже развеялись. К тому же, что значит фантастика? Как жанр она меня не устраивала и в те времена. Единственное моё «чистое» по жанру творение – «Сортировка», стёб над жанром. Остальные – ломка жанровых канонов. Ну, а как набор приёмов, фантастика для меня никуда не делась. Время от времени я и сейчас заряжаю свою пушку этими снарядами.

А на каких книгах вырос сам Алексей Иванов?

А.И. Как раз в основном на фантастике. На хорошей, добротной фантастике советского времени – отечественной и зарубежной. Та фантастика прочищала мозги, нынешняя – засоряет.

Поразило одно сходство нескольких интервью с вами. Авторы упорно интересовались «отчего вы не москвич, отчего прописку не меняете»? Почему такое удивление («поэты рождаются в провинции, а умирают в Париже»)? Типичный набор сертификатов-ярлыков, по которым Моржов в «Блуде» оценивает окружающих (визитка, виагра, телек). В нашем случае: прописка, машина, предметы роскоши?

А.И. Ничего особенного. Живу я по-прежнему в Перми. Я человек нетусовочный, мне Москва не нужна. А возможности для дела у Перми и у Москвы примерно равные. Ну, лично для меня. Я неплохо зарабатываю своими текстами, так что уже набаловался и привык к комфорту и сервису. Хотя и не зажрался. Вы точно подметили, что вопрос о переезде в Москву – это штамп, стереотип мышления. Переезд в Москву понимается как некий жест «продвинутости», а «продвинутые» - они глобалисты, люди мира, Generation П. Но ведь глобализм подразумевает равнодоступность, равновозможность, что ли, при глобализме нет разницы, где ты живёшь. На фига тогда ехать в Москву? И в таком случае так ли уж «продвинуты» те, кто считает переезд в столицу признаком «продвинутости»?

А для Вас, как для состоявшегося писателя важны предметы роскоши? Согласны ли Вы с тем, что такая внешняя оболочка лепит образ? Или

А.И. Я считаю, что качественные и дорогие вещи работают на имидж правильно. Если человек, который говорит о каких-то трендах в культуре или политике, при этом штаны подпоясывает верёвкой, вряд ли он понимает мир адекватно. Лично мне безразлично, чем подпоясываться, но я живу в обществе, где верёвка вместо ремня Diezel станет причиной недоверия к моим словам. Поэтому я стараюсь соответствовать нормам общественного мнения. Но без фанатизма. Для этого и существует хорошая, качественная классика – хоть в одежде, хоть в еде, хоть в гаджетах, хоть в машинах.

Пиксельное мышление (сложение картины мира из кусочков элементарного смысла), выведенное вами – старо как мир? Или особо актуально сегодня?

А.И. Глупость стара как мир. Но сейчас изменилась общественная ситуация. Раньше глупость была просто помехой, а сейчас стала злом. Почему?
«Пиксельное мышление» из «Блуды» - это глупость как информационная технология. А реальность сейчас становится производной от информационных технологий. То есть, в информационном, постиндустриальном мире глупость форматирует жизнь общества и человека. Глупость как технология – это вирус, который перестраивает мышление. Не уничтожает, как раньше, а перестраивает. И не у одной какой-либо группы в одном вопросе, а у всех и по всем статьям.
Обычную глупость по образу воздействия можно уподобить артобстрелу, а глупость как технология – это облучение. Поражающая способность увеличена на много порядков, но сразу обнаружить без приборов нельзя, а потом – уже поздно. Технология обнаружения – это три признака пиксельного мышления, которые я вывел сам, как Гегель вывел три закона диалектики, а Азимов – три закона роботехники, вот такой я молодец.

Вы объединили культурное пространство, лишая его «центров» и «периферий». Почему провинция как-то очень охотно соглашается с тем, что ничего особенно интересного в ней не было? Это вечный комплекс? Неужели толчком для интереса может быть только показанный на первом канале «Хребет» (один из самых дорогих за последнее время телепроектов). «О, так ведь наш Урал, оказывается, офигительное место для поездок»…

А.И. Фильм «Хребет России», увы, толчком не станет. Вот посмотрите: Путин катается по всей России, ему – и телезрителям - показывают самые интересные места, но разве это меняет ситуацию? Нисколько. Дело в том, что давно пришло время переосмыслять собственную страну. Если говорить очень упрощённо, то её надо переосмыслять как комплекс разных стран. Мы ведь понимаем, что Европа – это комплекс разных стран. Финляндия – одно, Испания – другое, Греция – третье. И в Грецию мы ездим смотреть античные развалины, а в Финляндию – музеи викингов. Так же и с Россией. Её надо понимать как комплекс разных стран: промысловый Русский Север, рабочий Урал, казачий юг, крестьянская центральная Россия и так далее. И ездить смотреть на Русском Севере – монастыри-крепости, а на Урале – старинные заводы.
Такое переосмысление должно идти с двух сторон. Столица должна признать, что провинциальная Россия – это не Москва в сильно или очень сильно ухудшенном варианте, а другие миры, хотя в них тоже говорят по-русски. А провинция должна определиться, кто она: какая она «страна», в чём её эксклюзив. То есть, определиться с идентичностью. В глобальном мире ценно только уникальное. Когда это уникальное будет признано таковым и обществом, и государством, тогда ситуация и переменится.
Но это возможно лишь в свободной стране. Там, где весь ресурс «вертикаль власти» выкачивает в одно место – в столицу, - выгодно считать остальную Россию безликой, одинаковой, неинтересной. Для правдоподобия можно указать пару достопримечательностей – на Урале Ганину яму, в Сибири Байкал, - и хватит.
Советская власть убивала общество помимо всего прочего ещё и разгромом краеведческого движения. Нынешняя власть убивает общество навязыванием всем столичного формата. Итог-то один – уничтожение институтов идентичности и демократического принципа федеративности. Короче говоря, Россия не будет интересна для россиян, пока россияне не будут полноценными гражданами.

Дмитрий Быков о Вас: «Иванов знает, чего хочет, точно рассчитывает силы, умеет работать в разных жанрах и не мечет бисера перед свиньями». По поводу бисера, что он имел в виду?

А.И. Да я бы не отказался узнать, кого Быков подразумевает под свиньями. А вдруг окажется, что и свиньи у нас разные, и бисер я метал, как миленький…

Идет третий судебный процесс по делу о мошенничестве в крупных размерах, совершенном при реализации проекта «Пермь как текст». Воз и ныне там? Деньги на книги растрачены. Книги не изданы. Виновные не наказаны? Такая ситуация - закономерность, пиксельное мышление или что?

А.И. Такая ситуация называется коррупция. Мой проект «Пермь как текст» разворовал мелкий гадёныш по фамилии Вилькевич. Его покровительницей была замминистра Вайсман, сейчас сия госпожа занимает большой пост при аферах Гельмана. Следователи хватают Вилькевича, и цепочка приводит к гуру отечественного contemporary art. А это как-то некрасиво, не по-пермски. И административный ресурс, который крышует Гельмана, выводит Вилькевича и других воров, с которыми я тоже судился, из-под удара. Вилькевича, понятно, до вершин распила не допускали, но он – возможный ключик к тайному замочку пермской «культурной революции», от которой всё «продвинутое сообщество» поливает свои туфли кипятком.

Разработанный Вами кынский проект, кажется, пару лет лежал в министерстве культуры. Почему же Новичков вдруг решил обсудить с вами эту тупиковую тему? Есть надежда на сдвиг? Реально ли в Перми что-то делать?

А.И. Сам не знаю, что за жареный петух клюнул нашего министра. Если министр ничего не знал о сути проекта, зачем полез обсуждать? Если знал, то должен был понимать, что Пермский край либо объявляет Мильграма культурной столицей Европы, либо занимается Кыном, а на оба дела, как сказал граф Калиостро, «седалища не хватит». Может, Новичков думал заткнуть мне рот какой-нибудь работёнкой, типа как посадить меня крутить педали на велосипеде без колёс, но он причислил меня к пермской культурной элите явно по своему московскому неразумению.

Считается, что у русской литературы есть только одно будущее – её прошлое. Вы согласны с этим?

А.И. Не согласен. На мой взгляд, литература – это квинтэссенция общества. Не бывает убогого общества с великой литературой. Если население России сумеет создать из себя нацию, возродится и литература. Создание нации – вполне реальный проект. Другое дело, что нет никаких подвижек к этому. Нация без борьбы за гражданские свободы немыслима.

Сейчас contemporary art – очень модное направление. Биеннале, арт-обзоры, картина на стене – такой же тренд, как чемодан Louis Vuitton. С чем это связано?

А.И. С тем, что до прагматиков дошла самоочевидная мысль: искусство – вложение капитала не только для королей. Что искусство – венчурная инвестиция. Появление арт-критики в таком масштабе – это не собственно арт-критика, а оценка рисков для инвестиций. Критик, верно предсказавший успех, повышает свою капитализацию. Инвестор, демонстрирующий свои успешные венчуры, более кредитоспособен. Всё нормально. Только не надо из этого делать какие-то обобщающие выводы о прогрессе человечества. Меня лично в Перми этот contemporary art достал по самое не хочу. Куда ни плюнь, попадёшь в инсталляцию. Вместо реального дела – многоэтажные понты. При Ельцине все крестились теннисными ракетками, при Медведеве, похоже, все поменяли ракетки на iPod и вместо молебнов кинулись в перформансы. Хрен редьки не слаще. Для власти contemporary art стал инструментом закатывания провинции под асфальт. Инвестируя в contemporary art, государство инвестирует в колониальную политику, позволяющую извлекать из регионов больше прибылей. Вот вам и венчур.

У Джойса «идеальный читатель страдал идеальной бессонницей». Вы как-то отметили, что «вдумчивого и отзывчивого читателя еще не дождались». Мне кажется, ваш читатель именно такой. Другое дело, как выразился знакомый, директор одной телекомпании: «Очень жаль, что Иванов решил больше не писать фикшн, а только нон-фикшн». Что за тренд такой, что самые заметные наши писатели перестали писать романы? Вы скованы читательскими ожиданиями, которые боитесь нарушить? Или у Вас как у Бенджамина Дизраэли: «Когда мне хочется прочесть книгу, я ее пишу». МЫ УВИДИМ ЕШЕ ВАШИ РОМАНЫ?

А.И. Не могу сказать «да» или «нет». Хороший роман всегда порождается важным вопросом. Не актуальным, а важным. Но ответ на вопрос должен быть аргументирован. В нынешней культурной ситуации художественная аргументация перестала быть убедительной. Размылись границы между вымыслом и реальностью. Вот человек в ЖЖ – он адекватен сам себе или выставляет себя в лучшем свете? Пост в ЖЖ написан автором или персонажем, который вымышлен автором? Опознать невозможно. И художественная аргументация стала частным случаем, который ничего не доказывает. «Преступление и наказание» переходит в разряд криминального романа про маньяка: «Рубка топором по-петербуржски». Приходится искать аргументацию нон-фикшн. И утешаться тем, что вымысел не является непременным условием художественного произведения.