Алексей
Иванов

(к вопросу о языковых особенностях
романа А.Иванова «Чердынь – княгиня гор»)

Сегодня, когда в российском обществе остро стоит проблема возрождения национальной самобытности, невозможно не вспомнить об уникальном вкладе народов, с древних времен населяющих пермскую землю, в развитие культуры Урала и России.
Рисуя на страницах романа «Чердынь – княгиня гор» картины жизни автохтонов Северного Приуралья XV в., Алексей Иванов стремится к натуралистическому изображению быта людей, населяющих в средние века землю, имя которой – Парма. В связи с этим автор наделяет художественную речь чертами, характерными для территориальных диалектов, вводит в текст произведения историзмы, иноязычные вкрапления, устаревшую лексику и др.
Помимо этого, А.Иванов использует в тексте романа экзотизмы – заимствования, называющие предметы и явления иной культуры и не имеющие точных лексических эквивалентов в другом языке; «иноязычные слова, пригодные для колористического использования при описании чуждых реалий и обычаев» (Реформатский 1967: 137-138).
В XI-XVI вв. на приуральских землях протекали активные миграционные процессы, в ходе которых совершалась консолидация давно живущих на Урале финно-угорских народов – коми-пермяков, манси, хантов и тюрков – татар и башкир, пришлого русского и других народов, переселяющихся из Приволжья (удмуртов, марийцев и проч.). Происходило языковое сближение народов, взаимовлияние материальной и духовной культур, межэтническое усвоение результатов социально-экономического развития. Следствием такого взаимодействия становилась либо полная ассимиляция одного народа другим, либо их этническое равновесие, лдибо растворение одного этноса в другом.
Использованные в художественной речи романа единицы безэквивалентной лексики позволяют читателю познакомиться с названиями элементов быта народов Пармы – наименованиями одежды, обуви, украшений, кухонной утвари; терминами из области животноводства, земледелия, торговли и т.д.
Ярким примером сказанному может служить одно краткое упоминание А.Иванова о многообразии жилищ представителей разных народов Урала: «Селения встречались редко, и чаще – временные: то чумы вогулов и остяков, то юрты башкир и татар, то берестяные балаганы черемисов и мордвы» 1.
Шум коми-пермяцких и вогульских поселений утопает на страницах романа в голосе Пармы – священном безмолвии заледеневшей тайги или в шорохе деревьев, шелесте трав, ропоте дождя и гуле ветра – в голосе, в унисон которому звучит многоствольная дудка-чипсан: «За дальними горами протяжно дли в многоствольные дудки-чипсаны великаны капай, и бегал, звеня ледяными колокольцами, по бубну Койпу, что бросили окаменевшие от ужаса Маньпупынёры, крылатый пес смерти Паскуч». Обратившись к словарям национальных языков, обнаруживаем чипсан – «род свирели из стебля дягиля» (КПРС 1985: 537; КРС 1961: 743) – древний финно-угорский музыкальный инструмент, имевший несколько разновидностей: идзас чипсан (соломенный свисток), относившийся к типу кларнетов-аэрофонов с одинарным, бьющим язычком; продольные флейты чипсан «свисток»; сьола чипсан «рябчиковый свисток-манок»; бадь пу чипсан «ивовый свисток»; пелысь пу чипсан «рябиновый свисток» (Традиционная культура… 1994: 217-218). Многоствольная закрытая флейта куима чипсан «трехствольный рожок» (там же), на котором играют люди и боги «Чердыни – княгини гор», - коми народный музыкальный инструмент, появившийся вскоре после распада пермской этнической общности, существовавшей до VIII в. н.э. В интерпретации А.Иванова разносящаяся по средневековому Северному Прикамью мелодия этого народного инструмента заставляет читателя содрогнуться («Многоголосицу пения словно раздирали на куски пронзительные, скребущие по сердцу вопли многоствольных дудок-чипсанов») или замереть в ожидании средневекового сражения («На воротной башне взвыли чипсаны стражи. Тотчас в крепости застучали барабаны. Приступ начался»). Однако следует отметить, что переливающийся при игре на многоствольных дудках-чипсанах, именуемых этномузыковедами куима чипсан, тембр звука «легкий, прозрачный, а стиль игры на них – скромный, спокойный» (там же), звучание этого музыкального инструмента эстетически привлекательно. Звучные чипсаны-свистки, именуемые сьола чипсан, идзас чипсан, будь пу чипсан и пелысь пу чипсан, подражая голосам птиц (свисту рябчика, голосу лебедя), издают довольно резкие и пронзительные звуки, напоминающие сигнальные пастушьи инструменты. Таким образом, есть основания полагать, что автор романа «Чердынь – княгиня гор», неоднократно упоминая в произведении о древнем финно-угорском музыкальном инструменте чипсан, ошибочно назвал его многоствольным, каким может быть только куима чипсан. В действительности, А.Иванов подразумевал разновидность одноствольного чипсана-свистка, издающего неприятные пронзительные звуки. Оригинальное использование фактов этномузыкальной культуры свидетельствует о том, что автор не стремился к абсолютно правдоподобному описанию элементов культурного наследия народов Пармы – А.Иванов создавал художественное произведение и использовал на его страницах экзотическую лексику в качестве средства поэтики.
Коми заимствования в тексте романы так же частотны, как и мансийские вогулы живут в павылах («… неистово рассозвездилось… над низкими павылами и высокими крепостями вогулов»), их шаманы получают от богов вести – ляххалы («… связь между звеньями этой цепи 2 …шаманы называют «ляххал» - «весть»»), а души умерших хранятся в иттарма («… друг на друга были навалены резные чурки-иттармы, в которых жили души былых шаманов Мертвой Пармы…»). Обратившись к источникам, фиксирующим мансийскую речь, находим павыл «деревня» (СМРРМ 1982: 210); ляххал «весть» (СМРРМ 1982: 188); иттарма 3 – у манси и хантов – «кукла – заместитель покойного» (Мартынова 1998: 165), имеющая вид маленькой антропоморфной фигурки из дерева для умерших физической смертью, «из металла – для погибших насильственной смертью» (там же). По представлениям древних вогулов и остяков, иттарма – временное вместилище души покойного. «Куклы мертвых» угров и сегодня представлены в культовой атрибутике: в наши дни «сохранились традиции изготовления иттарма из ткани, из ткани и монеты и из дерева» (Гемуев 1990: 38).
С ненецким влиянием связывают исследователи (см. об этом: Мартынова, 1998) обычаи северных хантов и манси устанавливать на местах промыслов деревянные изображения идолов елань (елянь). А.Иванов использует сведения о средневековом культе елань, употребляя на страницах романа данное угорское заимствование: «Венец затряс головой – и не стало ничего, будто не было … ничего, только пьяный бред, только морок, только чудская луна колдует в ожерелье звезд над пустой еланью». Название скульптуры религиозного назначения древних угров елань происходит от хантыйского jeldm, jetdm, jelm – «имени одного из высших антропоморфных небожителей» (Иванов С. 1986: 201). Елань – олицетворенное в скульптурном произведении деревянное изображение идола – антропоморфная фигурка с головой, грубо вытесанным в верхней части лицом и ногами. По представлениям средневековых манси и хантов елань (елянь, илань) обеспечивал успех в промыслах (их «угощали», «мазали кровью оленя или рыбьим жиром, повязывали кусочками материи с завернутыми внутрь монетами» [Мартынова 1998: 126]).
В полиэтнической уральской среде XV в. пермские, угорские и тюркские народы находились в интенсивных социально-политических, хозяйственно-культурных и языковых контактах. Отличительной чертой речевой ситуации, сложившейся на территории средневекового Северного Урала, являлось смешение особенностей разных языковых групп, благодаря которому иноязычные вкрапления беспрепятственно перемещались из одного языка в другой. Наряду с тем, как происходило взаимообогащение коми-пермяцкого, русского, угорского языков языковыми чертами друг друга, и тюркские заимствования проникали в языки народов Пармы. Этот факт нашел отражение в художественной речи А.Иванова. Так, на страницах романа встречаем лексему тумен: «А велика ли у татар сила была? – заинтересовавшись, уважительно спросил Матвей. – Велика. Говорят, тридцать туменов. – Тридцать татарских туменов всю вселенную завоюют, - не поверил Матвей». В Словаре М.Фасмера в статье тьма II обнаруживаем значение «бесчисленное множество, десять тысяч» (IV: 134), «считается калькой тюрк. tuman «десять тысяч, мгла» (там же); в Словаре нумизмата отмечено туман «первоначально татарское слово со значением «10000», позже перешедшее также в ден. единицы» (1993: 95). В приведенной иллюстрации персонажи ведут разговор о трехстах тысячах татарских воинов. А.Иванов использует существительное тумен всместо туман, что обусловлено, судя по всему, его восприятием особенностей фонологической системы тюркских языков. В тюркских языках на месте второго гласного в лексеме туман произносится звук, средний между [а] и [э]. Таким образом, автор употребляет слово в несколько иной огласовке, нежели оно подается словарями тюркских языков.
Населявшие северо-западное Предуралье средневековые народы активно взаимодействовали с населением Волжской Болгарии, ставшим торговым посредником между Арабским халифатом и северо-западным Предуральем. «Наиболее показательны для определения приуральской торговли монетные и монетно-вещевые клады и находки монет в могильниках и на поселениях Предуралья и прилегающих территорий» (Белавин 2000: 182). Об эпохе существования Камского торгового пути, о периоде тесных экономических и культурных связей между арабским миром и Болгарией свидетельствуют не только обнаруженные на территории Прикамья монетно-вещевые клады IV-XIII вв., но и лексические единицы персидского и арабского происхождения, закрепившиеся в уральской речевой среде XV в. Этот факт нашел свое воплощение в художественной речи А.Иванова: «Хакан отцепил с налобного кольца дирхем и тоже бросил его в чашу». В БСЭ, Словаре нумизмата и ТРС зафиксировано дирхем «арабская средневековая серебряная монета…» (VIII: 880; 1993: 95; 1966: 132). В ТРС лексема подается с пометой «ист.», что подтверждает факт обращения дирхема в денежном обороте средневековых жителей Урала; историками и археологами отмечается, что «все периоды поступления дирхема в Европу оставили свои следы на предуральских землях» (Белавин 2000: 185).
В тексте романа встречаем другую лексему арабского происхождения – харадж: «Парма пуста, мы едим траву и рыбу. А нам нужно платить и новгородцам, которые скоро придут, и харадж татарам». Лексема харадж подается в БСЭ с пометой «араб.» «поземельный налог в странах Ближнего и Среднего Востока» (XXVIII: 565). А.Иванов вполне правомерно использует данное заимствование на страницах романа: упоминание об этом виде обязательного сбора встречается в записках известного арабского путешественника XII в. Абу Хамида ал-Гарнати, который сообщал, что «… и выше этой страны обитают люди, которым нет числа, они платят джизью царю булгар. А у него [Булгара] есть область, жители которой платят харадж, между ним и Булгаром месяц пути, называют ее Вису4» (цит. По: Белавин 2000: 32).
Этнический состав Пармы XV в. отличался удивительной пестротой; историко-культурные процессы протекали в тесной взаимосвязи, хотя и имели специфические черты в разных частях Прикамья. Пермская земля стала самобытным этнологическим памятником, и это обстоятельство получило отражение на страницах романа А.Иванова: Парма в авторском изображении представлена как страна разнообразия и смешения культур, традиций и языков.

1 Здесь и далее цитация по: Иванов А. Чердынь – княгиня гор. М., 2003.
2 «Для каждого нашего народа есть священные уста, с которых к нам долетают слова вечности. Мертвая Парма у нас, у пермов. Пуррамонитур у зырян. Ялпынг у вас, у манси. Лонготьюган у хантов. Хэбидя-Пэдара у ненцев… Для всех нас священна Солнечная Дева – Заринь, Мядпухоця, Вут-Ими, Егибоба, а по-вашему Сорни-Най. Ее устами говорит Вагирйома. Но, ожидая ответа у этих уст, мы спрашиваем не гору, не предка, не бога, не идола. Мы спрашиваем что-то большее, которое одновременно и гора, и предок, и бог, и идол… Все является одним и тем же, все это – одна цепь, а мы видим только ее звенья. Связь между звеньями этой цепи ваши шаманы называют «ляххал» - весть. Судьба – это весть земли, боги – вести судьбы, люди – вести богов, земля – весть людей…»
3 Они же иттерма (Бауло автореф… 2002); иттырма (Ромбандеева 1993: 109); мохар или итэрма (Чернецов 1959: 150); нытырма (натырме) у хантов, иттырма (акканъ) у манси, шонгот (Иванов С. 1986: 200).
4 Местом локализации Вису, по мнению современных археологов, историков и географов, являлось Верхнее Прикамье X-XV вв. (см. об этом: Белавин, Оборин, 1986; Пастушенко, 1995; Валеев, 1995; Белавин, 1997).


БИБЛИОГРАФИЯ:
1. Бауло А.В. Автореф. дис… докт. Ист. Наук. – Новосибирск, 2002. – С. 45.
2. Белавин А.М. Камский торговый путь. – Пермь, 2000.
3. БСЭ – Большая советская энциклопедия. – Изд. 3-е. – М., 1978. – Т. VIII, XXVIII.
4. Гемуев И.Н. Мировоззрение манси: Дом и космос. – Новосибирск, 1990.
5. Иванов С.В. Народы угорской группы: Скульптура религиозного назначения // Культура народностей Севера: традиции и современность. – Новосибирск, 1986. – С. 200-2002.
6. КПРС – Коми-пермяцко – русский словарь. – М., 1985.
7. КРС – Коми-русский словарь. – М., 1961.
8. Мартынова Е.П. Очерки истории и культуры хантов. – М., 1998.
9. Реформатский А.А. Введение в языковедение. – М., 1967.
10. РКС – Русско-коми словарь. – Сыктывкар, 2003.
11. Ромбандеева Е.И. История народа манси (вогулов) и его духовная культура. – Сургут, 1993.
12. Словарь Фасмера – Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. – М., 2004. – Т.I-IV.
13. Словарь нумизмата – Фенглер Х., Гироу Г., Унгер В. Словарь нумизмата. – М., 1993.
14. СМРРМ – Ромбандеева Е.И., Кузакова Е.А. Словарь мансийско-русский и русско-мансийский. – Л., 1982.
15. ТРС – Татарско-русский словарь. – М., 1966.
16. Традиционная культура народа коми: этнографические очерки. – Сыктывкар, 1994.
17. Чернецов В.Н. Представления о душе у обских угров // Исследования и материалы по вопросам первобытных религиозных верований. – М., 1959. – С. 114-156.