Алексей
Иванов

Роман Алексея Иванова «Блуда и МУДО» уже вошел в список бестселлеров.

«Блуда и МУДО» Алексея Иванова – грандиозная мистификация.  Начинаешь читать плутовской роман и как-то незаметно попадаешь в роман социальный, понимаешь, что перед тобой злая сатира, и тут же оказываешься в романе воспитания, обнаруживаешь, что это книга о художнике, и приходишь в себя на страницах философской книги, а то и притчи. Поэтому, чтобы не морочить себе голову жанровыми признаками, книгу проще всего именовать просто роман. Какой именно, каждый читающий решит сам. Правда, до того, как «Блуда и МУДО» вышел из печати, автор называл эту книгу порнороманом. Но – чего нет, того нет. И, кажется, это единственное, чего там нет.

Книги Алексея Иванова вообще очень трудны для интерпретации. Как всякий нормальный русский писатель – он избыточен. Того материала, который он вбивает в одну книгу, какому-нибудь умеренному швейцарцу или чеху хватило бы на пять. Так что нечего и пытаться в короткой статье рассказать, «что хотел сказать поэт «Птичкой Божией»». Можно лишь поговорить о некоторых особенностях нового романа. И первое, о чем необходимо сказать – язык.

 

КВ

В романе Алексей Иванов предлагает читателю некую систему аббревиатур, с помощью которой объясняется современная жизнь и ее разнообразные проявления. И одна из важнейших аббревиатур для понимания происходящего в славном городе Ковязине – КВ или Кризис Вербальности. КВ порождает одиночество, суть которого – «в невозможности трансляции ценностей словом». В Ковязине вообще никто никого не слышит, а если слышит, то не понимает, а если понимает, то неправильно. Хуже того, слова стерлись и утратили первоначальный, первозданный смысл. Если бы все это в романе присутствовало на уровне декларации, едва ли это было бы так уж интересно, но КВ – это языковая ткань книги, один из его сюжетных и смысловых двигателей.

Вот чиновник Манжетов выступает на собрании в МУДО (Муниципальном учреждении дополнительного образования) и сообщает своим «коллегам» –  педагогам и методистам, что их девизом должны стать слова «инновации», «модернизация» и «оптимизация» – «Эти страшные слова породили опасливый гул». А впрочем, гудеть нечего, «коллегам-методистам» уже понятно, что надо просто скачать из Интернета «кучу всякой хрени» и раздать «коллегам-педагогам». Вот и все инновации! На чиновничьем диалекте конкретные вопросы называются демагогией, а сам этот диалект передан в романе настолько точно и издевательски, что его узнает каждый, кто хоть раз слышал, а потом скачивал из Интернета «кучу всякой хрени». Проще всего на историческом собрании в МУДО спортсмену Каравайскому, он вообще никого не слушает, не умеет, поскольку единственная его забота – добыть машину, чтобы перевезти в МУДО из летнего лагеря теннисные столы. Пожалуй, Каравайский – это единственный человек, мечта которого в конце книги сбудется!

Затем появляются в романе арго менеджеров и рекламных агентов: «бутилированная вода», «лидирующие позиции в рейтинге региона», «жесткий дискаунтер», «косвенный промоушен», «ценности, исповедуемые менеджментом компании»… И Моржов, главный герой романа, который просто-напросто пошел в гипермаркет купить штаны, вынужден вместо этого «штанировать задницу», т.к. его не удовлетворяет «целеполагание собственной штанации».

Дальше все так же узнаваемо: речь «друидов» – аборигенов деревни, находящейся рядом с лагерем «Троельга», речь ментов, проституток, трудных подростков, «упырей» – воспитанников талантливого педагога Щекина и т.д. и т.п. Все эти языковые пласты перемешаны, проступают один сквозь другой, а порой пронизываются чем-то совсем уж немыслимым – например, рассуждениями талантливого педагога Щекина, наполовину пребывающего в иных мирах, педагогическими наскоками на детей Розки и Милены, или речениями одного из «упырей» – Гершензона: «чо вы смотрите на меня всегда сквозь зубы?» или «У восьми нянек дитё слепое!»

С возможностью какого бы то ни было понимания вообще беда! Диалоги qui pro quo прошивают роман, благодаря чему жизнь его героев и разваливается. Как можно наладить какую-то общую жизнь, если люди существуют в разных и не всегда параллельных мирах? «Какие у тебя житейские планы? – спросил Моржов у Анны. – «Думаю кур, что ли, завести… Но возни с ними…». И уж совершенно символичен диалог в летнем кафе с юношей-таджиком. Юноша этот потом превращается в девушку, что не удивительно, поскольку он, по сути, автомат, умеющий произносить только две фразы: «– Кофе есть? – спросил Моржов… –  С-сь… – тихо сказал юноша… – А сахар?.. – Н-н-т сахар…»

Своего рода кульминация этого тотального непонимания – телеграмма, которая стала отправной точкой фабулы. Телеграмма сообщает, что в летний лагерь якобы должны, прибыть американцы, а может быть, и инопланетяне, т.к. в качестве места отправления значится «Ореон». Ни те, ни другие не появятся, и отправитель останется неизвестен. Но сомнение не оставляют – кто отправил эту телеграмму? Зачем? Куда?

Общий язык в конце книги находят только дети. «Упыри», с одной стороны, и Наташа Ландышева с Сережей Васениным, с другой, воевали всю лагерную смену, а в последние дни Наташа и Сережа приняты в стаю, Сереже даже дано новое имя – был Пектусин, стал Вася. Взрослым такое не грозит. Поскольку язык, как-никак, отражает мышление, а мышление у взрослых – пиксельное – «механическое сложение картины мира из кусочков элементарного смысла», по схеме Моржова – ПМ.

 

ПМ

«При пиксельном мышлении весь порядок жизни превращается в порнографию», – рассуждает Моржов: «В пиксель можно обратить и очень умную мысль, и давно захватанную банальность (правда, в виде пикселя умная мысль через какое-то время тоже станет банальностью…)». Признаки пиксельного мышления в романе сформулированы жестко: 1. думать незачем – готовой картинки хватит, а количество пикселей не имеет значение, т.к. 2. количество не переходит в качество и 3. у человека с пиксельным мышлением несгибаемая позиция – «презумпция собственной правоты».

Этой презумпции и в помине нет у трех героев романа – у Моржова, его друга Щекина и краеведа Костёрыча. Вообще, для сколько-нибудь точного уяснения авторской позиции (а уяснить ее, читая книжку, всегда приятно) одного Моржова при всем его обаянии как-то мало. Щекин и Костёрыч – совсем другие. Моржов – если не победитель, то боец, а эти двое явно уже проиграли. И все же то, что говорит Костёрыч о своем краеведении, его стремление копать вглубь и извлекать из истории родной земли смыслы и знаки – тоже часть авторской позиции, да и авторской биографии. Так же как и умение Щекина найти язык с «упырями», объяснить им просто сложные и страшные вещи и в самый неожиданный момент воспарить к звездам. Так что эти трое: преуспевающий художник, закоренелый краевед и фантаст-педагог – в конечном итоге едины, как три стороны одной медали, если бы у медали было три стороны.

 

Моржов

И все-таки о Моржове надо сказать особо. Во-первых, он художник не только преуспевающий, но и талантливый. В этом как-то совсем не сомневаешься. И дело не в том, что его пластины продаются, дело в том, что он о них думает, к чему он как художник стремится. «Моржов не числил свои пластины ни по разряду реализма, ни по разряду концептуального искусства. Ну их к бесу, эти разряды. Он делает просто декор – декор для стиля хай-тек... Ему рассказали, что со «Староарбатской биеннале» его пластины уехали в какие-то компьютерные офисы и промышленные рекреации. Все его проданные циклы до единого – и «Городские углы», и «Рельсы и шпалы», и «Изгибы», и «Еловые стволы». А вот салоны, музеи и частные коллекционеры интереса к пластинам не проявили. Ну что ж, правильно. Рукотворная и жеманная среда художественно организованного микрокосма отвергала Моржова, а техногенные и функциональные площади хай-тека прямо-таки намагничивали пластины на себя». Сделать героем талантливого художника всегда рискованно, ведь мало этот факт в тексте декларировать, надо убедить читателя, что перед ним действительно крупная личность. Алексею Иванову это удается неким чудесным образом, поскольку ни разу в романе читатель не застает Моржова непосредственно в момент создания пластин, словно это процесс несравненно более интимный, чем занятие сексом. Но и тот факт, что пластины продаются, имеет для сюжета книги огромное значение.

Критика уже сравнивала Моржова и с Чичиковым, и с Остапом Бендером. Действительно, Моржов, подобно гоголевскому герою собирает свои «мертвые души» – чичит сертификаты, дабы начальство не узнало, что детей в лагере всего шесть человек, чтобы спасти от увольнения коллег-педагогов и коллег-методистов, а МУДО – от превращения в мифический Антикризисный центр. И, как сын турецкоподданого, любимец Рабиндраната Тагора, использует при этом самые неожиданные и авантюрные средства, разве что на мадам Грицацуевой не женится. Но разница между Моржовым и двумя классическими героями не только существенная, но и принципиальная.

И Чичиков, и Бендер стремятся к обогащению, они хотят составить себе капитал, а на этом пути для них почти все средства хороши и дозволены. А у Моржова деньги есть, и деньги, заработанные честно – он получил их сравнительно недавно за свои пластины. И эти-то деньги он легко и щедро тратит, чтобы решать отнюдь не свои, а чужие проблемы. Именно  Моржов оплачивает работу «друидов» в лагере, неподготовленном к смене, покупает новые спальники вместо украденных, сумку Соне и пр. и пр. То есть направление его деятельности прямо противоположно направлению деятельности Павла Ивановича и Остапа Ибрагимовича. Пожалуй, герой-плут, который ничего материального для себя не хочет, а все кому-то помогает и стремится по своему разумению и возможностям мир понять и гармонизировать – новинка в литературе. Если не считать, конечно, Кота в сапогах.

Отношения Моржова с женщинами – особая тема. Их (женщин), пожалуй, в романе многовато. Но тут уж ничего не поделаешь, поскольку Моржов «думал о сексе всегда, а раз в сорок пять секунд отвлекался на второстепенное, скажем, на МУДО или на Бога… И мужчины, мысль которых возвращалась к теме секса реже чем раз в сорок пять секунд, представлялись Моржову подозрительными. О чем они вообще думают? Может, государственный переворот хотят устроить?». Более того: «Моржов не думал о бабах – он бабами думал обо всем». Текстом это заявление подтверждается. Поскольку мир вокруг дан глазами главного героя, то и все сравнения, все метафоры, все уподобления носят однозначно эротический характер. Хотя, по сути, Моржову не слишком везет. Чего стоят хотя бы три его встречи с проституткой Алёнушкой. Как только ни складывались отношения с проститутками у героев русских романов! И Евангелие они вместе читали, и на каторгу вместе отправлялись, и женились на проститутках, и плакали над ними… Но такого идиотизма, какой учиняет Моржов, еще не было! Кататься вместе на велосипеде с горы еще никому не приходило в голову! «А потом пешеходы на бульваре Конармии начали шарахаться, потому что сверху, с Семиколоколенной горы... напролом сквозь сумерки на них неслось жуткое тройное существо – огромный рогатый велосипед, на нем – визжащая девчонка, а сбоку – вурдалак с горящими глазами, летевший вровень с велосипедом длинными мистическими прыжками». Именно потому, что три встречи с Алёнушкой написаны чрезвычайно смешно, что все в них нелепо и отдает безумием, – трагический финал, связанный именно с этой девчонкой, так поражает. Автор наносит удар в самый неожиданный момент, когда, казалось бы, победа над главным злодеем одержана, сертификаты начичены, и то ли американцы, то ли инопланетяне, то ли трудные подростки резвятся на лугу за рекой на глазах у комиссии, приехавшей проверять лагерь. Моржов в конце книги меняется, исчезает плут, острослов и бабник, появляется мститель. Он, по сути дела, реализует тот жизненный принцип, который проповедует «упырям» Щекин: «Настоящий – это тот, кто живет правильно и в неправильной жизни. Он знает, что его кинут, и все равно делает». Моржов – не правильный, а настоящий. Таков расклад. И в мире, где подонки способны на все, он тоже готов пойти на все, чтобы их наказать, если уж противостоять невозможно. Хотя сразу ясно, что благополучного финала в городе Ковязине для Моржова быть не может.

 

Ковязин

Истории, архитектуре и нравам Ковязина в романе отдано большое место. Алексей Иванов описывает его с поистине краеведческой дотошностью, так ему свойственной. Только на этот раз его дотошность придает месту действия мифологические черты. Город Ковязин – это метафора или, опять-таки, мистификация. Подобная планировка а, говоря точнее, устройство, даже сами названия ковязинских районов – Пролет, Багдад, Чулан, Прокол, Пленум, Пикет – могут принадлежать практически любому городу. И не только провинциальному, напрасно московская критика тешит себя надеждами. Недаром сказано, что: здесь «пересекались Великий Шелковый и Северный  Морской пути. Этот город в своем «Хождении за три моря» описал Марко Поло». Ковязин не просто типичный город N, подобный гоголевскому, это – мифологическое пространство, где все сконцентрировано и все возможно. Только миф трактуется иронически. «Моржов был патриотом... но гордился не прошлым городом Ковязиным, а будущим... Моржов печенками чуял, что город Ковязин – это олицетворенное будущее... Замечательный повод для гордости».

Так что дело не в провинции, и не в столице. Беда общая: «наше будущее, –  думал Моржов, – это демократия плюс пикселизация всей страны». И в описании города, и в описании нравов, и в языке, и в образах героев Алексей Иванов мастерски сочетает две вещи – все очень типично и узнаваемо, и в то же время все очень конкретно и полно жизни. И еще – очень смешно. Просто очень – когда над книгой смеешься в голос, пока не придет время застонать от ужаса. Роман, конечно, сатирический. И сатира эта злая. И диагноз поставлен точно и беспощадно. И обидятся на автора многие, и будут «смотреть на него сквозь зубы». И узнать себя в этом, увы, не кривом зеркале не захотят. Но такой роман следовало написать, и его следует прочитать, тем более, что читается он легко, на одном дыхании.

Едва ли литература может что-то изменить, она только помогает уяснить, что с нами происходит и куда это мы, собственно, идем. Так что – добро пожаловать в Ковязин!