Алексей
Иванов

 

 

Баловню и любимцу дозволено все. Алексей Иванов за последние годы стал чуть ли не современным классиком. Каждая его книга неизменно попадает в рейтинг самых продаваемых, о нем пишут, говорят, спорят. Не любить Иванова – нонсенс, неприлично. И пусть исторические полотна «Золото бунта» и «Сердце Пармы» прочитали не все – смущал усложненный язык, перенасыщенный терминами и диалектизмами, к переизданной старой книге «Географ глобус пропил» отнеслись достаточно снисходительно, солидную краеведческо-публицистическую монографию «Message: Чусовая» приняли с пониманием и одобрением. Теперь вот новая повесть (а по объему – роман) «Блуда и МУДО» (издательство «Азбука-классика»). Вещь вызывающая, шокирующая, как говорится, не для всех. Издательство даже предупреждает: «Мы не рекомендуем этот роман читателям, еще не достигшим 18 лет». Все потому как персонажи постоянно используют ненормативную лексику. Впрочем, сам автор полагает: «Это уже не мат – это речь. Люди не матерятся – они матом говорят про что угодно».

Книга вызвала волну откликов. И смущенных, и ироничных, и восторженных. Такая разноголосица подтверждает: книга состоялась, хотя не всем она пришлась по нраву. Она – о современной жизни, с ее нелепостями, глупостями, повседневным бредом, отчаянием и безысходностью. Тут и бизнесмены, и бизнес-леди, и политики, и художники, и чиновники от образования, и сутенеры, и проститутки... Существование практически всех персонажей сводится к примитивным действиям: поесть, напиться, переспать со всеми, кто попадется под руку.

Сатира? Если судить по именам персонажей, да. Где еще встретишь Моржова или Манжетова? Это он, Манжетов, глава местного департамента образования в провинциальном городке Ковязине, собирается закрыть МУДО (муниципальное учреждение дополнительного образования), а по-старому – Дом пионеров, чтобы на его месте учредить подростковый Антикризисный центр. В этом ему пытается противостоять Борис Моржов, художник, естественно, пьяница и бабник, работающий в МУДО методистом и время от времени устраивающий выставки детского творчества. Формально Манжетов прав, поскольку детей, жаждущих приобщиться к культуре, раз-два и обчелся. К тому же их творения не выдерживают никакой критики, а на выставке в основном красуются поделки педагогов. МУДО расположено в старинном купеческом особняке, который грех не использовать в личных целях, да и финансирование Антикризисного центра хорошо бы взять под контроль. Моржов не сильно заинтересован в подработке с детьми, коих талантом бог не наградил, сам он живет от продажи картин на некоем «Староарбатском биеннале» и мечтает соблазнить всех коллег женского пола. Тут подворачивается случай: некие неведомые американцы заказывают по интернету смену в летнем лагере МУДО. Моржов начинает действовать, он навещает своих бывших любовниц, чтобы набрать данные на детей и доказать рентабельность летнего лагеря. Собирая детские «мертвые души», современный авантюрист бывает в самых разных частях Ковязина. Перед читателем проходят жители и элитного поселка на горе Пикет, и полудеревенской Ковыряловки. В итоге американцы не приехали, а в лагере шестеро взрослых педагогов и сотрудников пасут шестерых детей, предаваясь пьянству и разврату.

Писатель со смаком описывает постельные сцены, ведь главный персонаж – художник, а не какой-нибудь Казанова местного уезда. К тому же человек современный – виагрой пользуется, а дам для утех заказывает у местного сутенера, который совмещает этот бизнес с должностью инспектора ДПС. Моржов не просто не мыслит свою жизнь вне секса, он в каждой женщине видит высочайшее творение природы, совокупление же ему необходимо, чтобы все шире познавать мир. К тому же он не чужд философии, всему пытается дать определения-аббревиатуры, например, ПВЦ – это Призрак Великой Цели, ОБЖ – Обмен Биологическими Жидкостями, ОПГ – Охват Поля Гибкости, ДП – Дешевое Порно. Персонажи (или писатель?) размышляют о неспособности отличить понятия подлинные и мнимые, о ложных высоких целях, которые заслоняют простую правду маленького человека.

Если побороть чувство неловкости и закрыть глаза на нецензурную лексику, повесть можно читать всем, даже тем, кому нет восемнадцати лет – нынешние подростки и не такое видели и знают. Правда, появляется подлая мысль: а можно ли хоть один персонаж произведения назвать приличным человеком? А может, Иванов просто хотел сказать, что в нынешней почти абсурдной ситуации говорить о приличиях невозможно, ведь на дворе не девятнадцатый и даже не двадцатый век, и писать надо, называя все своими именами? А высший смысл литературы – устаревшее и крайне несовременное понятие? Главное – чтобы было правдиво, ярко, по-современному. И чтобы продавалось. Талантливо, хотя очень грустно.