Алексей
Иванов

На нынешнем литературном небосклоне Алексей Иванов – не просто восходящая звезда. Не будет преувеличением сказать, что это самая яркая звезда на этом небосклоне, если таковой и впрямь существует.

Роман «Географ глобус пропил» два года назад уже выходил в издательстве «Вагриус», но за это время скромный затворник из пермской глуши стал почти что ньюсмейкером и, кажется, на какое-то время даже определил то смутно ощущаемое направление в развитии отечественной словесности, которое принято обозначать словом мейнстрим. Поэтому в новом оформлении, с добавленными главами и, главное – в новом контексте эта книжка и воспринимается по-новому.

Правда, другие его романы написаны совершенно в иной стилистической манере, чем «Географ», так что мейнстрим тут обозначение скорее радостного приятия его творчества и читающей публикой, и критиками, что случается не так часто. «Географ» же, казалось бы, отсылает нас к традиционной советской добротной прозе, бытописательству в духе Трифонова, что выглядит по меньшей мере неожиданно. Но, после прочтения трех-четырех глав из жизни обаятельного раздолбая, от безденежья нанявшегося в школу, понимаешь, что не все так просто.

Такое впечатление даже, что Иванов пробует явить миру нового героя, исповедующего идею святости, граничащую если не с фундаментализмом, то уж радикальную донельзя. Этот сыплющий по делу и без дела собственного изготовления шутками-прибаутками Витя Служкин хотел бы жить так, чтобы от него никто не зависел: ни любимая женщина, ни собственный ребенок, ни его ученики. Он хотел бы, как Левий Матвей, ободрать всю Землю, чтобы ничто земное и теплое не отбрасывало бы тени на идеальный ландшафт. У него это совсем не получается, и вот этот-то опыт – примирения идеального мира с миром земным – и есть самый значительный и важный опыт, который получает наш повзрослевший к концу повествования географ.

Мне кажется, не зря Иванов поместил своего героя в привычный абсурд школьной жизни. Служкин, разумеется, никакой не педагог, потому что он бьет своих учеников, пьет на их глазах, недвусмысленно и по-мужски влюбляется в свою несовершеннолетнюю ученицу и вообще всячески куролесит. Но он по всему получается – Учитель. И чуть ли не Спаситель. Потому что спасает от тупого скудоумия, агрессивного невежества и животного самодовольства, в котором пребывают его затюканные ученики. Потому что показывает облик человеческий, скроенный по образу и подобию божьему. Потому что сам не представляет хоть сколько-то осмысленной жизни без Камы и ее склонов, без реки Ледяной, без этих глухих и прекрасных мест, чьи названия звучат, как волшебная музыка: станция Дивья, станция Парма, станция Теплая гора.