Алексей
Иванов

Новый исторический детектив Алексея Иванова «Золото бунта» рассказывает городским жителям о совершенно неизвестном им мире, где, однако, тоже говорят по-русски.

Первое и самое сильное впечатление от книги – графическое. Текст пестрит черточками ударений, словно пособие по русскому языку для иностранцев. И это не авторское жеманство. Роман написан невероятно густым и своеобычным языком – едва ли не в каждой фразе современный горожанин натыкается на незнакомые слова, чье значение можно понять только по контексту: «Барка, теряя ход в западине поворота, прямиком шла носом в берег почти под камнем Кликуном». «На озды с кормы и с носа положили палубы и поверх красной доски прижали их тяжелым обносным брусом».

Действительно, в мире, куда погружает тебя пермяк Иванов, чувствуешь себя почти иностранцем. Но этот мир великой уральской реки, по которой сплавляются нагруженные железом с заводов господ Демидовых и Строгановых громадные тысячепудовые барки, ведомые суровыми и отчаянными лоцманами-сплавщиками, завораживает. Он полон тяжелой работы и чистого «упоения в бою». Ледяные воды и непроходимые леса кипят богами и демонами. Души передаются здесь через соития, а деревянные идолы-ургаланы хранят их не хуже нательных крестов. И самое поразительное, что это не высосанный из пальца условный мир «славянского фэнтези», а конкретное место в конкретную эпоху, с историческими фамилиями и географическими названиями – Прикамье, по которому четыре года назад прокатился пугачевский бунт. Читая роман, не думаешь, насколько корректно автор воспроизвел взаимоотношения оброчных мужиков и заводского начальства, расколоучителей и вогульских (мансийских) шаманов. Не думаешь и о разбросанных там и сям постмодернистских штучках («злой гений», держащий в руке весь сплав, слеп, как преподобный Хорхе из «Имени розы»; прозвище главного героя – Переход – явно намекает на его пограничное положение между мертвыми и живыми).

Легко не будет, но будет очень-очень интересно. В аннотации к фильму по книге, который обязательно будет когда-нибудь снят, вполне можно употребить смешной штамп про «о употребить смешной штамп про "лихо закрученный сюжет». Но вот с книгой придется помучиться: краевед Иванов украсил свою кладоискательскую одиссею из жизни уральских раскольников такими деталями труда и быта, таким обилием вкусных словечек вроде «шитиков», «потесей» и прочей лапотной экзотики, что на освоение родного языка среднему читателю потребуется от двадцати до пятидесяти страниц.

Главный герой – этакий «брат» образца одна тысяча семьсот семьдесят девятого года – оброчный крепостной с берегов реки Чусовой, потомственный сплавщик, лоцман то есть. Осташа разгуливает по сюжету с болью в сердце и отцовским штуцером наперевес. Сплавщики – мощная профессиональная корпорация, с их предводителем считаются даже монополисты-заводчики – Строгановы и Демидовы. У Осташи Перехода пока нос не дорос – зато он молод и полон решимости занять свое место под солнцем и отомстить за смерть отца, в которой Осташе чудится какая-то тайна. Отец – один из лучших сплавщиков на реке, разбившийся при попытке пройти мимо опасного «бойца» – речной скалы – особо рисковым манером. Недоброжелатели распускают грязные слухи о том, что отец якобы не умер, но разбил барку намеренно, сам спасся, выкопал пугачевскую казну и был таков.

При всем поражает, насколько плотно Иванов пристегивает к приключенческим перипетиям мощную идейную подкладку. Сплавщик Переход, оказывается, не просто барки по Чусовой спускал, но вел среди теснин свою бессмертную душу; слепой цеховой старейшина Конон Шелегин так и вовсе афоризмами сыплет – нет мол, на свете добра, но есть зло во имя зла и зло во имя добра. Роман то и дело вспухает проклятыми вопросами: можно ли творить зло во имя блага и при том остаться человеком. Учитывая жестокий контекст, дело не ограничивается старушками – едва-едва отгремел Пугачевский бунт, «бессмысленный и беспощадный», да и Осташа – не рефлексирующий хлюпик, но кержак-старообрядец, истовый в вере и безжалостный к врагам. Некрещеного ребенка он забивает колом, «пропащих людишек» порешает так и вовсе без раздумий, а девиц насиловать не получается только потому, что сами дают.

Только вот там, где автор «идейного романа» удовлетворился бы духовным катарсисом, выдохнул и точку поставил, безжалостный профессионал Иванов с зубовным хрустом выходит на новый круг: Осташа становится-таки сплавщиком, и клад находит, и дитя делает от нелюбимой девки Нежданы. Житейская логика торжествует; и нет, оказывается, нужды в полураскольническом, полушаманском обряде, чтобы душу изъять из живого тела и в скиту схоронить; потому что, превозмогая невыносимое, она сама превращается в камень, «Петр» по-гречески, на котором и церковь встанет, и Россия в конечном итоге, ну а к роману Иванова dfyjdfосква), сентябрь 2005 г.на сем стоять и сам Бог, получается, велел. К слову, «дух времени»я, велел. К слову, "дух времени" – это не только про век восемнадцатый, в котором действие романа. Книга-то сейчас написана; и об этом ни в коем случае не следует забывать.