Уважаемый Алексей! Спасибо за критику. Но не могу не сказать, что растянувшееся во времени интервью продиктовано и интересами рефлексирующих молодых авторов, а потому я должен учитывать и их интересы.
И хотя — тут вы абсолютно правы — вопрос о работаете писатель не дает понимания его творчества и произведений (а более того — не раскрывает никакой магической формулы "а как же мне написать свою книгу", которую пытаются найти все начинающие), я задал его, потому что я должен был его задать.
И, кстати, из вашего ответа мне становится ясно, что вы человек прагматичный, холодный, расчетливый (стратег) во всем, что касается работы. Это помогает мне лучше понять вас, как героя беседы. И во тут же рождается продолжение вопроса — а не мешает ли вам эта расчетливость в работе и в жизни? Или все же вам удается уравновесить в себе Иванова-прагматика и Иванова-мечтателя?
И, чтобы уж докрутить тему, мне на помощь мне приходит старина Хемингуэй.
13 сентября 1929 года он написал своему другу Фитцжеральду письмо, в котором среди прочего были и такие строки:
"Отвратительное состояние депрессии, когда терзаешься, хорошо ли, плохо ли ты написал — это и есть то, что называется «награда художнику».
Насколько сильно вы терзаетесь относительно написанного или Иванов-прагматик знает, что выдал очередной прекрасный текст и вам не свойственны сомнения и упадки настроения? И какова ваша "награда художника"?
Там же, в письме:
"Летом неохотно работается. Нет ощущения приближающейся смерти, как это бывает осенью — вот когда мы беремся за перо. Пора расцвета проходит у всех — но мы же не персики и это не значит, что мы гнием. Обстрелянное ружье делается только лучше, равно как и потертое седло, а уж люди тем более. Утрачивается свежесть и легкость, и кажется, что ты никогда не мог писать. Зато становишься профессионалом и знаешь больше, и когда начинают бродить прежние соки, то в результате пишется еще лучше. Посмотри, что получается на первых порах: творческий порыв, приятное возбуждение — писателю, а читателю ничего не передается. Позже творческий порыв иссякает, и нет того приятного возбуждения, но ты овладел мастерством и написанное в зрелом возрасте лучше, чем ранние вещи…"
Став профессионалом, вы лично утратили свежесть и легкость письма? Осталось ли в вас "приятное возбуждение", когда вы садитесь за работу или это уже расчетливое зрелое письмо — прагматизм в чистом виде? Скажите, пожалуйста, какие эмоции вы испытываете, работая, теперь и какие утратили из тех, что были раньше?
Уважаемый Егор.
Лично я человек внутри себя весьма эмоциональный, хотя внешне сдержанный. А про свою работу я предпочитаю говорить не «рассчитано» (в расчёте, действительно, есть и холод, и прагматизм, которые слабо увязываются с художественным творчеством), а «технично». Я очень уважаю технику. Можно быть сколь угодно вдохновенным поэтом и написать «Мело, мело по всей земле во все пределы…» – но посмотрите, сколько техники в этой фразе. Дело ведь не только в соблюдении стихотворного размера. В этой фразе все слова разделены гласными. Здесь прекрасная звукопись: аллитерация и ассонанс. Так и слышны порывы метельного свиста: «е-е… о-о… ф-с… с-з…». Это блистательный профессионализм. И он ничуть не мешает поэтичности и чувству. Конечно, Пастернак не придумывал сначала схему, чтобы потом вмять в неё слова; он изначально знал правила и следовал им интуитивно. Так живописец должен знать анатомию человека, чтобы написать фигуру, но ведь он не начинает писать эту фигуру, изображая сначала скелет, потом – мышцы, потом – кожу. Как ни странно, знание техники (и владение ею) не ограничивает художника, а, наоборот, даёт свободу. Так что гармония не противоречит алгебре. Более того, гармония подчиняется алгебре, просто алгебра – не «дважды два четыре», а вещь очень сложная. Однако даже в основе «золотого сечения» лежит математическая последовательность. И в литературе с техникой всё обстоит так же, как в изобразительном искусстве: чем более совершенно произведение, тем сложнее оно устроено – при кажущейся внешней простоте. Так что талант и техника не противоречат друг другу и не заменяют друг друга: это два необходимых условия. На одном таланте далеко не уедешь, одна техника ничего не решит.
Технику писатель может использовать по опыту, то есть интуитивно (бывает же «врождённая грамотность», которая, по Максиму Кронгаузу, есть просто автоматизм в воспроизведении внешнего облика слова), а может и анализировать, разбирать по деталькам и изучать – это уже дело вкуса. Лично мне нравится анализировать. Но техника присутствует всегда, даже если она не осознана автором. Позволю себе цитату из собственных «Псоглавцев»: «Он ничего не продумывал. Разве мастер айкидо продумывает в бою каждое движение своего тела? Нет. Он рефлекторно действует в системе освоенной кинетики».
Теперь по поводу «свежести и лёгкости». Да, в значительной степени они утрачены. Но тут дело не в опыте, а в возрасте. Мне почти полтинник. Хорошая погода утром, перспектива приятной компании, романтическая дорога, чудесная книга или какая-нибудь заслуженная почесть тоже не вызывают прежнего воодушевления. Увы, увы, увы. Но я помню, как это было. Я знаю, что я чувствовал бы в этой ситуации, если бы мне было двадцать лет. Приходится довольствоваться тем, что имеешь. Это обеднение эмоций не отражается ни на способностях, ни на мастерстве. «Музыку сфер» слушают не ушами, и она звучит по-прежнему, и потому в искусстве начинаешь большее значение придавать внутренней гармонии произведения, а не внешней его аранжировке чувствами. И укрепляешь себя тем соображением, что Бетховен писал гениальные сонаты и симфонии, будучи глухим. И только очень чуткий читатель может уловить печаль. Но такие читатели не выкладывают рецензии в сеть.
И, наконец, про авторскую депрессию. Время от времени её испытывают все писатели, кроме клинических идиотов. Надо помнить, что эти депрессии – так сказать, искушения. Выражаясь «по-стругацки», «давление гомеостатического мироздания». И депрессии надо просто отшвыривать от себя прочь, не поддаваясь им, не анализируя и не рефлексируя.
Уважаемая Елена.
Покупайте на ресурсе "ЛитРес".
Уважаемый Алексей Викторович.
1. Вопрос вот о чем - можно ли (и нужно ли) провести некую границу "истинности" той или иной информации в интернете?
Смысл в том, что на очень поверхностном ("перечислительном") уровне интернет-информация выглядит убедительно.
Но по мере углубления в тему растет вероятность неточностей, "отсебятины" и даже сознательной дезинформации (это очень характерно для военно-технической информации). Зачем вообще нужно такое знание?
2. В "доинтернетную" эпоху можно увидеть ту же проблему. Любой научный или околонаучный труд вполне мог быть хорошо
разработанным плодом воображения автора. Например, «Этногенез и биосфера Земли» Л.Н.Гумилева или "Новая хронология" А.Т.Фоменко и Г.В.Носовского.
Это лишний раз говорит о зыбкости самого понятия истины. Может быть, истина никому не нужна, а интересна лишь творческая фантазия и ее плоды?
Уважаемый Валерий.
Вы сводите воедино много разных проблем.
"Творческая фантазия" - это одна проблема, отличная от проблемы истины. "Плод творческой фантазии" может отличаться от "правды факта", но соответствовать истине. Например, описание войны 1812 года у Толстого не совсем точное по фактам, но точное по духу и фактуре, поэтому его можно считать "истиной". Определённое отклонение от фактов, которое художник допускает в художественных целях, не противоречит истине. Но далеко не всякое отклонение является художественным приёмом. Гораздо чаще оно объясняется просто некомпетентностью и к "плодам творческой фантазии" не имеет никакого отношения.
Точность, правдивость, истинность какого-либо утверждения зависит от конкретного случая. Ничуть не сложно добиться точности в определении года от Рождества Христова, который сейчас на дворе. И невозможно точно определить число "пи".
И всегда важна, так сказать, "степень приближения". Например, вы утверждаете, что Земля - шар. Это правда. Но при более внимательном изучении выясняется, что Земля - овоид. Это тоже правда. Однако потом выясняется, что Земля - геоид. И это тоже правда. Короче говоря, нужно для себя решить, сколько цифр после запятой вам нужно в числе "пи". Это и будет тот уровень истинности, который вы себе задаёте.
Проблема интернета - это не проблема отсутствия истины, а проблема невозможности её идентификации. Кто-то где-то обнародовал истину, но как вам отличить её от не-истины, если в интернете нет института авторитета, истина не аргументирована, а вы задаёте некорректно сформулированные вопросы?
Уважаемый Егор.
И вас с наступившим.
Сорри, но раньше ваши вопросы были куда более оригинальные и интересные, нежели нынешний - про рутину. Я уже много-много раз об этом рассказывал в интервью.
Я работаю всегда, когда есть возможность. В тусовках я никогда не участвую, "общественной писательской жизнью" занимаюсь по минимуму, поэтому работаю много. К работе я подхожу конструктивно: всегда формулирую вопросы по своему произведению и придумываю ответы. Никогда не начинаю работать, не подготовившись и не зная, что делать. Пишу не по страницам, а по эпизодам; обычно один день - один эпизод. Это роднит мои произведения с кинематографом. И я всегда пользуюсь интернетом: смотрю, о чём пишу (и всё, что относится "по касательной") сверяюсь, проверяю по разным источникам и темам.
Кстати, по своему опыту я уверен, что знакомство со способом работы писателя ничего не даёт для понимания его произведений.
Уважаемый Алексей! Скажите, пожалуйста, а вы все еще не очень любите рассказы? Помню, как один коллега попросил вас написать рассказ для глянцевого журнала, а вы ответили, что рассказы писать не умеете и любите все большое. Расскажите, пожалуйста, вообще о своем отношении к малым формам?
Моё отношение к рассказу не изменилось. Я - человек эпического склада мышления, а рассказ - из другого кластера, поэтому рассказ как формат мне не близок и не интересен. Однако я считаю, что рассказ - самое сложное дело в прозе, поскольку его суть отличается от сути прозы. Уловить суть рассказа очень сложно. Рассказ - не "сокращённый роман", не "маленький случай из жизни" и не развёрнутая метафора (иллюстрация). Он - нечто иное. Он ближе к поэзии, к музыке, к эскизу, чем к прозе с её повестями и романами. Из настоящего рассказа невозможно сделать фильм, настоящий рассказ невозможно увеличить до повести. Возьмите, например, "Рыбку-бананку" Сэлинджера. Её можно "перевоплотить" в рисунок, в мелодию или в стихотворение-ассоциацию, но кино не снять, и в роман не раздуть: получится велосипед с паровой машиной. Я не знаю, как устроено сознание тех людей, которые могут сочинить рассказ или стихотворение, поэтому и не пишу рассказов и стихов. Я воспринимаю мир иначе, более рационалистично: сюжет, герои, язык, идея. А в рассказе важно эфемерное впечатление.
Уважаемая Альмира.
Я затянул с этим романом. Но сейчас уже всё: он дописан и сдан в редакцию. Книга выйдет в середине января. Это уже точно.
Уважаемый, Алексей. Хорошо. Я надеюсь, что вас не смутит обилие меня в вашей ленте. Сократил до имени, чтобы не овлекало.
Главный авторский принцип Эрнеста Хемингуэя — писать о том, что хорошо знаешь. В интервью The Paris Review, опубликованном в 1958 году привел хорошую цитату, которая звучит примерно так: "Знания — вот что формирует подводную часть айсберга. Писатель, при условоии, что он хорош, не занимается описанием. Писатель строит историю, черпая знания в себе и в окружающем мире. Порой речь о знаниях, которые писатель "не помнит" — семейном опыте, генетической памяти. Кто учит голубя возвращаться в голубятник?" Расскажите, пожалуйста, как процесс накопления знаний (материала) происходит у вас? Иванов-исследователь и Иванов-писатель — это разные люди? Они дружны? Или, быть может, конфликтуют, потому что Иванов-писатель подгоняет Иванова-исследователя и требует немедленно сесть за работу, но тот говорит, что время еще не пришло? Есть ли у вас какая-то система работы с материалом на подготовительном этапе?
И сразу второй вопрос, потому что это вопрос вдогонку:
Вы все еще боитесь чистого листа? Если отмотать в точку начала работы над первой частью романа "Тобол" — вы помните свои ощущения, когда сели за компьютер, а там — пустота?
Признаться, даже затрудняюсь ответить.
Во времена Хемингуэя писателю, действительно, требовалось знать, о чём он пишет. В наши времена к этому требованию добавляется другое: надо, чтобы при этом предмет твоих знаний был общезначим. Например, писатель прекрасно знает свою генеалогию – но значимо ли для читателей, кем были бабушка и дедушка писателя? Или другой пример, более актуальный в эпоху, когда писатели выдают «автотексты» (описания своей повседневной жизни): писатель прекрасно знает, как он поспал, что у него было на завтрак, как он относится к своей одежде и соседям по лестничной клетке – но важно ли это для читателя? Так что к знанию предмета нужно добавлять и критическое отношение к нему.
Кстати, могу привести и другой принцип, не менее правильный, чем у Хэмингуэя: писать надо о том, что ты знаешь хорошо, или чего не знает никто.
Как «исследователь» (какое-то слишком выспреннее определение) я всегда в подчинении у себя как писателя. Тема для произведения появляется из общей эрудиции, интереса к миру. Лично у меня в запасе всегда есть несколько тем, в которых мне хотелось бы поработать: скажем, бронепароходы, «Мёртвая дорога», звериный стиль, Радиевая экспедиция и так далее. Жанр и сюжет подбираются под тему, чтобы тема была раскрыта произведением с разных сторон. Определившись с темой, я точно формулирую для себя вопросы: что мне надо узнать? Это касается не только исторических произведений, но и современных. Например, для «Псоглавцев» я выяснял, как устроена дрезина на базе грузовика ГАЗ-51 и как работает торфяной карьер. И дальше я начинаю копать. В интернете или в спецлитературе. Пока копаю, формируется общее понимание и складываются в копилочку яркие детали. Изучение материала – даже если объём материала значительно превосходит необходимое для произведения количество – помогает построить в воображении мир, в котором ты чувствуешь себя легко и свободно, как в собственной квартире. Автор всегда должен чувствовать себя в материале свободно, иначе получится что-то инвалидное.
Чистого листа я не боюсь, да никогда и не боялся. На самом деле «чистого листа» не бывает. Точнее, он бывает, когда не знаешь, что писать, а я всегда знаю, потому что перед началом работы долго готовлюсь и много придумываю. Против «чистого листа» (в первый день работы и в любой другой день) есть уловочка, которую я подтибрил у Стругацких («Хромая судьба»). Цитирую: «Затем я сел за машинку и начал прямо с фразы, которую придумал ещё вчера, но не пустил в ход, а сберёг специально для затравки на сегодня». Сочинишь такую «запальную фразу» заранее – и работа сразу пойдёт.
А перед романом «Тоболом» я написал сценарий сериала «Тобол», так что к роману я был готов на все сто.
Уважаемый Егор.
Мне, безусловно, интересно обо всём об этом порассуждать, тем более, что вы задаёте очень хорошие вопросы. Но - не в предложенном вами формате. Если хотите - спрашивайте здесь на сайте, а потом из ответов сформируйте то, что вам нужно. В режиме "в час по чайной ложке" мне будет легче.
Алексей, спасибо за ответы! Я заметил, что написал слово "атТрибуция", в то время как оно "атрибуция".
А тогда еще такой вопрос: что вы думаете о подражании любимым авторам? Был ли в вашем творчестве (на заре, вероятно) такой этап?
Чему учит подражание и учит ли чему-то вообще?
Спасибо! :-)
Уважаемый Егор.
Подражание - естественный этап формирования писателя. Как, например, и написание продолжений. Но это возрастное явление - как в смысле возраста человека, так и в смысле писательской зрелости. Оно должно пройти само. Подражание заставляет внимательно разобраться в "кухне" своего кумира, освоить его приёмы, следовательно, учит овладевать техникой. Но главное в писательском становлении - всё же побыстрее находить себя самого.
Лично я никому не подражал. Пишу это без ложной скромности. Я читал очень много, и мне нравились очень многие авторы, но не было такого, который полностью "поработил бы" меня, потому я и не подражал: нельзя подражать сразу всем, как нельзя одновременно играть в футбол и в покер. Видимо, от жажды подражания спасает обширность компетенции, умение восхищаться разными авторами, понимание многообразия литературных стратегий. Свидетельство тому - моя собственная многожанровость.
Видно, я значительно уступаю вам в филологической "матчасти": термин "атрибуция" применительно к характеристике высказываний в диалогах я узнал впервые от вас, так что "за что купил - за то продал".
Алексей, здравствуйте! Если можно, я задам вам сразу два вопроса:
— Скажите, пожалуйста, как правильно писать диалоги? Каким будет ваш совет начинающим авторам? Как вы относитесь, в частности, к наречиям в аттрибуции диалогов? (он грозно сказал, он громко спросил и т.д.). А есть ли какие-то секреты, которыми вы можете поделиться, чтобы оживить речь героев?
— Насколько важна идея в романе? Когда вы пишете, вы сразу находите идею или же она приходит в процессе написания?
Уважаемый Егор.
По-моему, для диалогов нет никаких особенных правил. Необходимо лишь, чтобы диалоги реально "звучали вслух"; чтобы читателю было понятно, кто и как говорит; чтобы речь была яркой, а смысл - внятным.
Лично я к наречиям в аттрибуции отношусь положительно. Но многим другим авторам наречия, да и сама аттрибуция не нравятся. Так что дело вкуса и меры.
Для меня идея сверх-важна. Идея - это то, что я хочу сказать в романе. Пока я не решил, что хочу сказать, я не могу говорить (писать). Идея не первична, однако основополагающая. Она структурирует и сюжет, и систему образов. Писать роман, не сформулировав его идею, - всё равно что шить костюм для человека по его фотографии в паспорте.
Уважаемый Антон.
Нет, не использовал. И не знаю такого автора.
Уважаемый Леонид.
Я плохо отношусь к Перми, давно не живу там и терпеть не могу глумливую надпись "Счастье не за горами". Извините, но ничего не могу посоветовать.
Здравствуйте, уважаемый любимый автор!
Я ваш ровесник, историк, музейщик и немножко археолог. Живу в небольшом городке на восточном склоне Уральских гор. С прочтения первого (для меня) вашего произведения - "Сердце Пармы" числю себя искренним поклонником вашего творчества. Очень рад тому, что вы откровенно и регулярно(!) общаетесь с читателями. Ваша точка зрения на многие интересующие меня вещи мне очень близка, но иногда вызывает вопросы. В данном случае речь об отношении к экранизациям ваших произведений.
Первый вопрос относительно "Царя" Лунгина. Правильно ли я понял из общения в этом разделе, что вам этот фильм показался неудачным? Фильм отличается от "Летоисчисления", но по-моему это естественное влияние так наз. "авторского прочтения". Считаете ли вы какие-то особенности фильма вредными и противоречащими вашим замыслам?
Второй вопрос касается экранизации "Тобола". Роман мне очень понравился, он имеет здоровый "нерв", что ценно для кинооосновы. Но масштаб, сложность материала и авторская честность требуют очень ответственного и внимательного отношения к процессу переноса на экран. А отечественные "сериального дела мастера", к сожалению, такими качествами не обладают. Закономерно, что экранизация не удалась, об этом уже можно судить по новостям о вашем отношении к сему продукту. Вопрос такой - участвовали ли вы в выборе тех, кто занимался экранизацией или же все переговоры велись "делегированными лицами", т.е. агентами и продюсерами?
Спасибо, с огромным уважением, Андрей.
Уважаемый Андрей.
Спасибо. Мне приятно.
Отвечать начну с конца.
Вы читали роман "Тобол". Но фильм - не экранизация этого романа. Для фильма я написал сценарий, и сценарий - совершенно другой продукт. Роман гораздо больше, подробнее и сложнее сценария. А режиссёр ещё даже не читал вторую часть романа - она пока не вышла; может, он и первую не читал, это не его обязанность. Режиссёр работает со сценарием. И я недоволен тем, что режиссёр сделал со сценарием, - всё перевахлял по-своему.
В этом проекте режиссёр появился уже на готовом сценарии. По логике, не нравится сценарий - так не соглашайся снимать. Но режиссёр согласился. Я не участвовал в выборе режиссёра; этим занимался продюсер, и он ставил меня в известность. Актёров выбирал режиссёр, и он со мной не советовался. Может быть, у режиссёра даже и получится фильм, пусть глянцевый и лубочный, но смотрибельный; однако это будет не та история, которую придумал я, и я ушёл из проекта.
Примерно так же дела обстоят и с "Царём": режиссёр снимал по сценарию (и переделывал сценарий), а не по роману "Летоисчисление от Иоанна" (романа на момент съёмок "Царя" ещё не существовало). Но роман "Летоисчисление" ближе к сценарию, чем "Тобол".
Я могу вкратце перечислить, чем мне не нравится "Царь" (то есть, что вырублено или что изменено в сценарии). Убрана мистическая часть - а это очень важно, для неё всё и писалось: она мотивирует многие события. Нарушена логика поступков героев (почему Басманов взял с собой Машу? Он что, педофил? Или почему Маша выбежала на арену к медведю? Она что, самоубийца? И так далее). Изменён характер Грозного. У меня он был премудрым до лукавости, в фильме - просто кровавый шут, кривляка. Изменён характер Филиппа. У меня он был простой мужик, который не мыслит жизни без бога, как хозяйство без хозяина. В фильме он - рефлексирующий интеллигент. Изменён смысл конфликта Грозного и Филиппа. У меня Грозный предъявляет концепцию власти (царь - это бог, и он может творить чудеса, если в него верят; Россию может спасти только чудо, поэтому надо заставить народ верить в царя как в бога; Филипп не может согласиться на такое кощунство, потому что Филипп руководствуется здравым смыслом); в фильме никакой концепции власти нет - просто зверства религиозного психопата. Конец изменён на диаметрально противоположный: у меня благодать Филиппа спасает монахов, которые спрятали его тело (потому что смысл веры - спасение), в фильме монахи гибнут (и смысла у их веры нет).
Я не знаю, почему Павел Семёнович Лунгин решил изменить то, что я написал. Мне он не высказывал претензий к сценарию, ни о чём меня не предупреждал и ничего потом не объяснял (да я уже и не спрашивал - зачем? Дело-то сделано).
Вы написали:
"Про вашу растерянность я не понял. Вы категорически не согласны? Не буду спорить."
Вообще говоря: почему бы и не поспорить? Во всяком случае, для меня это не только очень интересно,-- но и лестно.
Как-никак, у Вас - уже и сейчас, до выхода Ваших главных текстов - репутация лучшего современного писателя России (да и не только России). И эту вот оценку Ваших книг (во всяком случае: "Золота бунта" и "Тобола") я безусловно разделяю.
Касательно же Тевтонии я не то чтобы НЕ согласен с Вами,-- но просто хотел бы лучше прояснить ВАШУ логику и ВАШУ установку, и не только в отношении Пруссии, но и т.н. Западной Европы, вообще (кстати говоря, Пруссия ведь мыслила себя скорее уж "Центральной", а то и просто "Восточной" Европой. А "Запад", как известно, давно зарезервировала для себя - прежде всего - Франция.)
Ибо, в конце концов: кто такой я, чтобы обозначать свои установки, какие бы то ни было? Тут Вы - писатель, да ещё и с постоянно растущим общественным резонансом (в том числе и на т.н. Западе).
Вам, стало быть и отдуваться (если, конечно, Вас это не раздражает). А наше дело: Вам аплодировать (что я охотно и делаю).
И ещё, к вопросу об индивидуальном туризме. Не планируете ли посетить /также и?/ Северную Германию? Ещё раз заверяю Вас, что тут, в Гамбург-Голштинском регионе, у Вас немало (по)читателей.
Во всяком случае, русский отдел Гамбургск. городск. обществ. биб-ки (не говоря уже об Университетской) внимательно следит за Вашим творчеством (у них, как минимум, 5 Ваших книг, и наверняка закупят ещё, так как Вы идёте, что называется, нарасхват -- и на полках Ваши книги не застаиваются).
Насколько мне известно, Гамбург охотно организует и встречи писателей с читателями (надо полагать, что за гонорар, они не бедная контора, -- впрочем, поручиться за них не могу).
Не сомневаюсь, что у Вас полно фанатов и в Берлине, Вене, Кёльне и Франкфурте (в том числе на радио-ТВ). Так что вполне возможны и интервью в крупных журналах, типа гамбургск. "Шпигеля". Они тоже очень внимательны к выдающимся русским авторам.
Ну, а теперь, если позволите, ещё парочка вопросов:
Как вы оцениваете "Нибелунгов",-- в том числе в контексте упомянутых ранее ариан? (как известно, там есть пара эффектных "киевских" пассажей).
Конечно, вормсовский Нибелунген-Музеум вполне мизерабелен (если не сказать: комичен), а вормсовский собор (как и весь историч, центр) так сильно пострадал от бомбежек, что это скорее зряшняя трата времени, -- но, может быть, у Вас были какие-то личные впечатления? (Ну, к примеру, как с Лютер-мемориалом).
Не расшифруете ли Вашу загадочную (во всяком случае, для меня) фразу: "Лютер повернул историю, сделав главной движущей силой буржуазию, а не аристократию."
Причем тут, собссно, "буржуазия"? Обычно-то считается, что это как раз аристократия всячески помогала Лютеру, против кайзера и папы (в том числе, элементарно спасла ему жизнь).
И уж совершенно тёмным для меня остаётся вот этот Ваш пассаж:
"А под "шовинизмом" пруссаков я понимаю приверженность собственной идентичности; понимаю как странную убеждённость, что природу человека можно переверстать на некий унифицированный лад."
Кого Вы, собссно, конкретно имели в виду? Или, соотв-но, какой конкретно период прусской истории? Я, конечно, не профессион. историк, но полагаю, что и для многих боле-мене образованных тевтонов Ваша мысль останется загадочной, без дополнит., пусть и самых кратких, комментариев.
Всё-таки у тевтонов совсем иное восприятие Пруссии, скорее уж похожее на восприятие России, в рамках бывшего СССР (хотя, конечно, есть и существ. различия).
Тем интереснее Ваша, уральская точка зрения.
Ну, и наконец (заранее прошу у Вас прощения, если надоел и утомил): интересовались ли Вы голштинской "вотчиной" русских царей?
Полагаю, что если бы Вы (когда-нибудь, со временем) написали бы об этом новый роман,-- то это был бы уже не только российский, но и мировой бест-селлер!!!
Уважаемый Алексей (надеюсь, верно).
Спасибо за добрые слова.
Тема Голштинии и выходцев из неё мне, увы, не близка.
Может, я и побываю в Гамбурге - мне очень интересен этот город, но предложений оттуда пока не получал.
"Песнь о Нибелунгах" я читал в университете больше двадцати лет назад и уже почти ничего не помню. Про ариан я тогда не знал. Про "киевские" пассажи тоже не помню.
В Нибелунген-Музеуме в Вормсе я не был. А собор святого Петра меня, признаться, изумил своими масштабами и выразительностью простоты. Я не ожидал такого от романской архитектуры. И вообще в университете нам не рассказывали о романской архитектуре Германии, ограничивались Италией.
Разумеется, Лютера поддерживала аристократия, а как иначе (как большевиков поддерживали и многие капиталисты)? Но протестантизм продуцировал этику, более близкую буржуазии, нежели аристократии. Я говорил о Лютере обобщённо, это же ясно: так про Ленина говорят, что он сделал движущей силой российской истории рабочий класс. Только не придирайтесь к словам. Смысл понятен.
Про пруссаков скажу проще, вульгарно: меня изумляет прусский опыт казёнщины, муштры и дисциплины. Надо же было так отвалдохать нацию! Это моя личная точка зрения, а не уральская (как и ваша точка зрения - не гамбургская). Если я иду на поводу стереотипов, то увы мне - но я не специалист по истории Пруссии. Меня поражает образ. Даже если он сильно расходится с реальностью.
"хазак ве-эмац",
или что сказал Лихолету директор Заубер
Повторение трижды слов "Крепись и держись"
в стихах 6-9 первой главы
Разберем 4 стиха 1-ой главы книги Иеhошуа: "вав, зайн, хет, тет". На протяжении этих четырех стихов трижды повторяется обращение к Иеhошуа: "хазак ве-эмац" - "крепись и держись". Раши объясняет это очень четко и лаконично: сказанное первый раз "хазак вэ-эмац" относится к тому, что Иеhошуа должен дать Землю в наследие коленам Израиля, второй раз - относится к занятию Торой и третий - к тому, что ему предстоит воевать. Ответ на возникший вопрос, как такие слова (обращения) могут относиться к состоянию разговора с Самим Всевышним, следует ответить, что эти слова относятся не к этому состоянию, а - к будущему. Всевышний говорит Иеhошуа: "крепись и держись" не сейчас, не в тот момент, когда Я с тобой буду говорить, а Я тебе поручаю, чтобы ты крепился и держался в связи с тремя областями твоего занятия
так как ссылки тут запрещены, не могу указать источник цитаты,-- но, при желании, его легко отгуглить
Спасибо, но зачем мне это?
Роман давно написан, и фраза Заубера уместна. Вопрос исчерпан.